сумочке. Сумка была нарядная. Лапочка шила ее для Хомиша и мурлыкала песенку:
– Наш мир трещит, а я пою.
Ведь в лапках нежных прочная нить.
Я чую, где, я все починю.
Ах, не-е-е учите ме-е-еня шить.
Страх не впущу в свой теплый дом.
Я цветолетье буду ждать.
А как цветы взойдут кругом,
Так все починим и станем плясать.
Лапочка была переполнена самыми прелестными мыслями. Вот как закончится белоземье, опять настанут теплые дни. Нагрянет праздник, и она непременно пригласит Хомиша в свою деревню танцевать кафуфлю.
Там и вручит подарок.
Когда муфель увидит эту ярко-красную вышивку, он поймет.
Она же не бабуша Круль, она же не слепая. Давно догадалась: Хомиш смотрит на нее не как на остальных муфлишек и, наверное, уже вырастил для нее любоцвет.
Лапочка мечтала и так старательно продевала иголку в толстую холщовую материю, что не сразу услышала, как кто-то поскребся в круглое окошко.
Она мурлыкала песенку дальше.
В окно снова кто-то неуверенно поскребся.
И в новый раз Лапочка не повела ушком. Норны и белые хлопья иногда так напрашиваются, чтобы их впустили в теплое жилище.
«Глупые белые хлопья, – думала Лапочка. – Они не догадываются, что тепло их превратит в лужицы. Нужно всегда помнить, что опасность может исходить даже от тепла».
– М-м-м! Вот так да! Как это в такую прелестную головку в шляпке могли попасть такие мысли? – вслух сказала Лапочка самой себе, вспомнила вредную собеседницу, которую только что выдворила на холод, и засмеялась, продолжая рукодельничать.
Но в стекло вновь постучались. Только уж теперь настойчиво и громко.
– Кому там не спится? – Лапочка насторожилась и отложила вышивку.
И хоть муфлишка и не подавала виду, но норна была права – в Многомирье давно стало неспокойно. Вечеринщики в морочные времена не предвещали хорошего. Добрые муфли по ночам не ходят по гостям, особенно в белоземье.
«Ну вот же, никто не отвечает, это просто ветка упала или норна неосторожная пролетела», – попыталась успокоить себя муфлишка и потянулась за отложенным рукоделием, но стук повторился громче и настойчивей.
Лапочка медленно и с опаской подкралась к круглому окну, едва прихваченному холодными кружевными узорами белоземья. С другой стороны на нее смотрели огромные глаза.
Лапочке стало не по себе. Растерявшаяся муфлишка сразу узнала пропавшего наглого соседа Хомиша. Она неохотно приоткрыла окно. Из щелочки, что образовалась, раздался тихий осторожный голос:
– Лапочка, эгей! Открой, а-а-а? Лапочка, я Лифон. Из деревни Больших пней. Вспомни: ты, я и Хомиш…
Лапочке совсем не нравился странный и вечно нестриженый чубатый муфель в рваной и неопрятной одежде. А уж после его проделок и после разговоров о том, что он стал бесцветным и пропал, она и
