подобных господ продолжала свое разлагающее, большевистское дело.
6-го октября я был в Киеве, и ко мне явился капитан Удовиченко, который заявил, что здесь заседает Украинский Войсковой Сьезд, что сегодня будет доклад представителей моего корпуса, что многие из украинских офицеров и солдат, встречавших меня, просили мне передать, что они очень желали бы видеть меня на съезде. Я решил пойти на съезд.
Мне это, я помню, ставили в вину некоторые из моих бывших товарищей. Я не понял, почему у нашей братии, строевых генералов, желающих порядка, не могут быть две теории. Одна: наступила революция со всеми ее отклонениями, генерал заявляет: «Я не хочу подчиняться требованиям и взглядам, которым не сочувствую», кланяется и уходит. Это красиво и хорошо для него лично, но не для дела.
Другая теория: генерал не сочувствует отрицательным проявлениям революции, по решил, что с этим нужно бороться всеми доступными ему средствами, он остается. Раз он остается, ему приходится завязать какие-то отношения с людьми различных лагерей. Если он будет только критиковать, деятельность его немыслима, нужно постараться подойти к ним поближе и влиять на них. Это далеко не значит подлаживаться, нужно говорить правду, но нужно, насколько возможно, установить приличные отношения.
Я, когда вспыхнула революция, думал: что мне делать? Хотелось уйти, но это мне казалось слабостью, я решил остаться, а раз я остался, мне пришлось со всеми деятелями установить приличные отношения, хотя я никогда не подлаживался, никогда не скреплял своею подписью постановлений, которые, я считал, могли бы чем-нибудь повредить тому делу, которому я служил. В данном случае те хорошие отношения, которые установились у меня в корпусе, повели к тому, что меня позвали в Центральный Войсковой Съезд. Я решил, что слава Богу, когда зовут на съезд генерала с моим чисто дисциплинарным военным воззрением, в то время когда других генералов постановляли арестовывать и отнюдь не исполнять их приказаний. Поэтому я пошел и не пожалел.
Явился я туда и сел в толпе. Все, что говорилось, носило вполне умеренный и приемлемый характер. Между прочим, председательствовал тогда еще вполне дисциплинированный штабс-капитан Шинкарь, впоследствии бывший командующим войсками Киевского военного округа, а затем крайний левый, предводитель Звенигородского восстания.
Через некоторое время кто-то из ораторов, узнавши, что я тут, приветствовал меня. Я принужден был выйти из своего угла и ответить, затем, оставшись еще некоторое время и прослушав своих представителей, которые несли что-то несуразное, все больше, конечно, насчет штанов, да оно, положим, и понятно, так как в корпусе не было их, я ушел, вынося самое лучшее впечатление о виденном. Большинство из заседающих были социал-революционеры, немного социал-демократов и очень мало самостийников, кажется, всего четыре, потом все это переменилось. Меня они приветствовали лишь потому, что я командовал Украинским корпусом, так как всегда и каждому
