то тепло и благостный покой, в который окуналась каждый раз, когда входила внутрь. Ей нестерпимо захотелось свернуть на тропу, подняться на горку и зайти в пропахшее ладаном и воском помещение. Батюшка ее бы и не вспомнил, потому что Люсинда никогда тут не причащалась. Заходила поставить свечи за здоровье, мысленно обратиться к святым и быстро уходила, пока кто-нибудь не завязывал с ней разговор. Может, заглянуть на обратном пути?.. Отогреться не столько от внешнего холода, сколько от душевного? Она тряхнула головой, прогоняя едва всколыхнувшиеся воспоминания. Хватит. Ей и так оказалось сложно решиться на звонок и напроситься в гости к человеку, к которому она за два года ни разу не приехала. Люсинда крепче сжала в озябших пальцах ручки пакета, в котором везла столичные гостинцы, а вторую руку сунула в карман. Опять проворонила перчатки… Она их постоянно то забывала, то теряла, потому что больше некому было о ней заботиться.
Мост, на котором она обычно задерживалась, сейчас Люсинда прошла торопливо, старательно не глядя в свинцовые воды на длинные стебли водорослей. Поворот – и церковь возникла совсем рядом. «Ба-ам!» – разнесся приветственный гул, распоровший утреннее безмолвие.
– И тебе здравствуй, – пробормотала Люсинда.
Она миновала поселковое кладбище, отметив про себя, что то расширилось, как разросся и коттеджный поселок. Когда-то земля здесь была нарезана на равные квадраты и роздана в аренду огородникам, а оставшуюся часть занимали бесконечные луга со змеившейся по ним речкой. Но столица выдавливала из себя, как пасту из тюбика, население. Стало модно селиться за городом в экологически чистых районах. Цены на землю взлетели до небес. Участки выгодно продали под строительство. Реку вогнали в бетонные берега, усмирили скобами-мостами. А на вольных лугах захватнически выросли уродливые башни вычурных коттеджей, которые будто возводились с единственной целью – перещеголять соседские в количестве этажей и высоте заборов. Этот элитный поселок, своеобразная ярмарка тщеславия и безвкусия, разительно отличался от места, куда направлялась Люсинда.
Когда-то частный сектор, который только чудом не продали, не разорили, считался дачным. Здесь поселялась на лето другая, советская, элита, представленная в основном деятелями искусства и их семьями. Одноэтажные домики в сравнении с современными коттеджами казались маленькими и простыми, как избушки, но в них сохранилась какая-то бесценная гордость, атмосферность. Может, потому что старые, но добротные домики каждой по́рой впитали ведущиеся в них разговоры о литературе. В их стенах рождались и воплощались в жизнь гениальные идеи и разыгрывались чеховские драмы.
Еще издали Люсинда услышала хриплый знакомый лай и, несмотря на волнение, с облегчением улыбнулась: жива старушка Пепперони, значит, не все еще в этом мире – ее личном мире – пошатнулось. Люсинда крепче сжала ручки пакета: как хорошо, что купила гостинец и собаке. Только вот узнает ли ее Пепперони после двухлетней разлуки?
Узнала. Заскулила, заюлила, громко стуча хвостом
