оказалась бы не только формальная сторона, как в случае с законами мышления, но скорее определенное содержание: постоянный поиск причины. Однако такое врожденное принуждение к определенной материальной концептуализации для меня немыслимо.
И здесь, как мне кажется, ничего не остается, как вернуться к той изначальной априорной функции синтеза вообще, с помощью которой мы переносим причинную связь как гипотетическую интерпретацию, интерполяцию (как говорил Либманн) в реально данное, когда последнее демонстрирует великое чудо непревзойденной закономерности в последовательности. Мы полагаем, что можем понять это только как излияние более глубокой, внутренней связи, каузальной, и таким образом превратить исключительно данное post hoc в propter hoc. Сенсорный материал с лежащими в нем интимами (в его закономерностях и нерегулярностях) также является здесь единственной основой для работы этой функции синтеза.
Таким образом, только благодаря бессознательной работе нашего разума, точнее, благодаря его априорной функции синтеза и анализа, происходит объективация ощущений, возникают тела мира видимостей. Невозможно считывать с того, что существует само по себе, ибо мы никогда не сможем увидеть его, никогда не сможем осознанно понять его отношения, чтобы воспроизвести их тем или иным образом. Точно так же невозможно удержать окружающие нас физические вещи и вычитать из них их порядок; ведь они становятся тем, что они есть, только благодаря синтезу нашего разума* Они – то, что подлежит объяснению, и поэтому не могут быть использованы для объяснения; они – именно проблема, и поэтому не могут быть использованы для ее решения.
В этом выведении телесного мира (вопрос о возможности опыта) я, таким образом, нахожусь на некотором расстоянии от философии реальности, а также от Марбургской школы, поскольку и для меня сами вещи никак не могут стать предметом рассмотрения в этой проблеме.
V.
Вскоре, однако, наши пути расходятся под влиянием моей реалистической тенденции: понятие вещи-в-себе для меня так же необходимо, как и для Канта; без него вопрос о происхождении ощущений научно неразрешим. Уступка Маха характерна для противоположных направлений: необязательно хотеть объяснить ощущения. Но отрицание проблемы никогда не означало ее устранения из мира. Конечно, существование вещей самих по себе недоказуемо. Только умозаключение от следствия к причине приводит к его предположению, и если оно и так не вполне определенно в большинстве случаев индивидуального опыта, то здесь, когда в качестве следствия рассматривается совокупность ощущений и весь состоящий из них мир опыта, оно имеет еще более гипотетический характер. То, что вещи сами по себе представляют излишнее дублирование мира опыта, было бы верно самое большее в том случае, если бы последний был абсолютно точным образом первого; но против этого можно сказать не что
