ты аэрдын! Это благословение Рожаницы! Чтоб такие, как ты, нэ распускали рук!
Крапива испугаться не успела, как раненый засмеялся в ответ и тоже пихнул Шатая. Тогда она осмелела.
– Я просилась с вами, потому что слыхала, шляхи не касаются своих женщин…
– Ещё как касаются! – перебил Шатай. – С дозволэния, но так, что жэнщины кричат от счастья!
В свете огня и без того всё казалось рыжим, но Крапива совсем уж покраснела.
– Ты сэла в сэдло нашего Шатая, – заметил одноглазый. – Знаешь ли, что это значит?
Крапива замотала головой, а Шатай насупился. Это заметили все, и раненый хмыкнул:
– Уж нэ рэшил ли хэлгэ взять себэ жэну обманом?
Тогда Крапива узнала, как вспыльчивы могут быть шляхи, и как много делала Свея, дабы не разозлить их. Шатай взвился с места и выхватил нож. Он кинулся на того, кто обозвал его хэлгэ, перемахнув через костёр и не задев притом котелка. Кривой даже мешать в нём не перестал. Крапива подорвалась остановить сцепившихся мужей, но одноглазый махнул на них ложкой.
– Сиди. Разбэрутся. Нэ впервой.
На драку от других костров не сбежались ни поглазеть ни, тем более, разнять. Только послышался чей-то смех:
– Опять Брун с Шатаем костёр дэлят!
Делёж и верно был не первым: двое катались по колючей траве и угощали друг друга ударами, но никто не уступал.
Крапива прошептала:
– Что такое… хельге?
– Нэ произноси вслух. – Кривой плюнул через плечо. – Это дрянь. Бэзродный, слабый, трусливый.
– Разве Шатай такой?
– А развэ надо таким быть, чтобы называться?
Девице взгрустнулось – ей ли не знать? Крапивой её прозвали задолго до того, как появилась хвороба. А нелюдимой да хмурой она стала уже опосля.
– Останови их, Кривой! – попросила она.
Шлях удивился:
– Зачэм?
– У них ножи! Один другого убить может!
– Значэт другой слаб, а один силён.
Слова стали пророческими, и скоро раздался сдавленный крик и ругань.
– Козлиноеэ дэрьмо!
Ругался тот, второй, которого назвали Бруном, и Крапива вся похолодела: неужто не стало Шатая, того единственного из шляхов, кого она боялась не до дрожи в коленях, а малость поменьше? Но следом прозвучал и его голос.
– Нэ открывай рта, если из нэго доносится вонь!
Шатай вернулся к костру, на ходу вытирая короткое лезвие ножа о широкие штаны. Крапива едва не закричала, но следом увидала и Бруна – он зажимал порез на руке, но был живым. Кривой и не повернулся к ним.
– Можно есть, – сказал он равнодушно.
У Бруна кровь сочилась между пальцев, но помогать ему никто не спешил. Он попытался отнять здоровую руку от больной, чтоб залезть в суму, но кровь потекла скорее, и шлях побелел.
– Ты что это?! – возмутилась Крапива. – Человеку руду пустил!
– Это нэ человек, – фыркнул Шатай. – Это грязный язык!
– Да
