утра за Иваном срочно прислали человека из конторы.
Искали.
Он не показался никому из посыльных, предупредил жену, чтобы отвечала всем, что его дома нет и что завтра он непременно будет в конторе. А сам спустился в свою мастерскую, заперся там от всех и крепко задумался.
К середине дня Иван Сироткин справился в подвале со всеми назначенными делами.
Под конец повертел в руках круглую, маленькую, в пол-ладони, плоскую чугунную пепельницу, подарок господина из Риги, полученную летним днём, когда на городской пристани спас его собачонку, упавшую в воду.
Иван взял остро заточенную стамеску, твёрдо нацарапал на донышке пепельницы несколько линий и букв. Положил пепельницу на верстак и грохнул по ней фунтовым молотком. Потом каждую из получившихся половинок разбил ещё пополам.
Не стал обедать, крепко обнял жену, дочек по очереди и ушёл.
Сказал жене только чего-то загадочное, совсем уж непонятное.
– Я в контору. Если что со мной будет, пусть дочки железки в своём приданом не выкидывают.
На следующий день весь провинциальный Рыбинск гудел от слухов и разговоров.
Много обсуждалось ограбление и смерть специального посыльного фирмы Нобелей, который приватно вёз драгоценности и золотые украшения, полученные за тайные услуги по продаже иранской нефти.
А то, что на Жареном бугре, на высоком волжском берегу, неподалёку от города, нашли здоровенного, бородатого бурлака, всего изуродованного, изрезанного ножами, жители говорили меньше. Дело-то было, скорее всего, пьяное, привычное.
Бурлак ещё был жив, когда его заметили мальчишки; те говорили, что он успел перед смертью прошептать: «Пепел…, железки берегите…, все вместе».
В этот же день в доме номер двадцать семь по улице Крестовой появилось необычайно много людей. С обыском пришёл квартальный городовой, другие полицейские чины в плотных зимних шинелях с башлыками, и молчаливые господа в штатском, в меховых шапках.
Искали везде, искали подробно.
Один господин, не снимая лайковых перчаток, даже поддел мизинцем крышечку дешёвой деревянной шкатулки, оклеенной мелкими розовыми ракушками.
Брезгливо поморщился, особо не стал глядел внутрь, не рассматривал пуговицы, ленточки и булавки.
Полицейские не успокаивали жену и дочек Ивана Сироткина, просто согнали их, плачущих, в угол их жилого подвала, перевернули всё небогатое семейное имущество, долго искали и в мастерской, но ничего, кроме простенького верстака, пустого кирпичного пола, усыпанного опилками, деревянной пылью, мелкой стружкой, и обычных столярных инструментов, они там так и не нашли.
Потом жизнь пошла быстро, своим чередом.
Дочери погибшего бурлака удались все, как одна, статными, высокими и красивыми.
Сёстры были невестами бедными, да женихи им попались добрые и любящие.
Старшая дочь Ивана Сироткина
