по одному вызывала из строя маленьких, взволнованных, мальчишек и девчонок, те по очереди читали торжественное обещание, им повязывали пионерские галстуки и прикалывали на рубашки и платьица значки.
Начальник цеха каждому торжественно жал руку, говорил напутственные слова.
Варьке галстук повязала мама.
Потом они все вместе, хором, и родители, и ткачихи, и даже строгий начальник цеха спели песню "Взвейтесь кострами, синие ночи".
После комбината Варька с подружками, с сиренью, все в красных галстуках, с криками и смехом, умчались гулять по тёплым весенним улицам.
Дома, вечером, уже было совсем поздно, мама на кухне собирала Мишкин чемоданчик.
– Давай, пальтишко ещё в узел возьми, теплое бельишко тоже положу. Зима же скоро, не заметишь, как холода наступят…
– Мам, я же работать туда еду! Заработаю, куплю.
Мишка собирал своё.
Хмурился, чтобы не забыть ничего важного; потом улыбнулся, положил в чемоданчик, на самое дно, небольшой альбом для рисунков и два простых карандаша. Ещё завязанные в отдельный бумажный пакет все письма и ответы из милиции по Славке…
Паспорт, две бумаги из комитета комсомола, комсомольский билет, рабочие карточки.
– Документы твои, Миша, я вот сюда, в карманчик, в свитерок, во внутренний, в пришитый, положу.
Мама охнула, присела на табуреточку у кухонного стола, тронула себе лоб.
– Что с тобой, мам, плохо стало? Попить?
– Ничего, ничего… Вспомнилось. Как и Славке тогда… Тоже в свитерок, изнутри…
Около пяти проснулись, поднялись.
Совпадало, что выходить им нужно было в одно время: маме – на работу, Мишке – на вокзал.
– Успеваешь, точно?
– Я с запасом!
Попили чайку.
– Поставь Варе будильник. Да, на подоконник… Чтобы в школу не проспала.
– А я уже здесь. Доброе утро!
Стояла в дверях, сонная, в ночнушке с бантиками.
Розовая, улыбалась, тёрла глаза ладошками.
– Миша, ты только не пропадай там, ладно?! Обещаешь?
– Обещаю! Я скоро приеду, может, в отпуск попрошусь… Ты учись, Варюха, учись! Не скучай, береги маму.
– Хорошо.
Заревела.
Бросилась к Мишке, обняла.
Маленькая, тёплая…
Случилось тревожное, важное, огромное.
Почти половину ночи Мишка смотрел в чёрное вагонное окно.
Стучали колёса, часто гудел где-то впереди далёкий паровоз.
Рассвет всё никак не приходил.
И вдруг, как призраки, как тени, в медленно исчезающей заоконной темноте появились первые дома чёрного города.
Ни огонька.
Страшно…
Но солнце было и в Кёнигберге!
Через два часа их поезд ещё немного погудел
