в металлическом подстаканнике передавали из рук в руки.
Зоя молчала, не смеялась, как весёлая Томка, только изредка у неё дрожали губы, видно было, что девчонка еле сдерживается, чтобы не заплакать.
Ковырнула кусок краски на близком подоконнике, робко взглянула на Марию.
– А можно я сегодня весь день буду с вами? И работать, и так… Мне на работу в рыбцех велели только завтра утром выходить.
– Конечно! Ты только не переживай, всё будет хорошо.
Мария заботливо потрогала, поправила девчоночью косичку.
– Уже хорошо. Мы ведь рядом, поэтому никого и ничего не бойся, ладно?
– Ага…
Зоя совсем низко опустила голову, плечи затряслись.
– Ладно. Перекусили…
Мария встала, выпрямилась, оглядела комнату.
– Томка, ты пройдись ещё раз по комнатам, и здесь, на втором этаже, и во второй половине. Посмотри, какие там скамейки есть, стулья попроще. Лёгкие неси сюда, а за тяжёлыми потом поднимемся вместе. Хорошо?
– Слушаюсь, товарищ командир!
Томка дурашливо приложила ладошку к своим кудряшкам.
– Трепушка.
– Так точно! Разрешите выполнять?
– Брысь!
Маша сделала страшную гримасу, Томка с хохотом помчалась к лестнице, стуча по половицам каблучками туфель.
И снова тишина.
Мария повернулась к Зое.
– Ну, теперь говори. Ты ведь что-то мне хотела сказать, да? Важное?
– Важное… Я хочу, чтобы вы знали. Для меня это очень важно.
– Именно я?
– Да. Вы такая… Вы старше. Вы поймёте всё правильно. Мне просто нужно кому-то рассказать…
Худенькие пальцы, ломающие друг друга.
Щёки порозовели от волнения, начала нервно ходить от окна к стене.
Встала рядом, заговорила тихо, не глядя на Марию.
– Я из Запорожской области, из села Ореховка… Когда началась война и немцы наступали, много наших ребят из села забрали в плен и погнали в концлагерь. Меня тоже… Там забор был из досок, в разных бараках жили дети, мальчики и девочки. Были совсем малыши и старшие, как я. Умирали много… Каждый день нас выгоняли из бараков в какой-то большой сарай, посыпанный опилками, чтобы мы бегали там по кругу. Приходилось перепрыгивать через мёртвых. А в столовой стояли длинные столы из досок, на которые дежурные рассыпали охапками мелкую рыбёшку, какую-то речную. Она была не солёная, не вяленая, а какая-то лежалая, с запахом… По команде нас запускали в столовую, мы врывались толпой, хватали рыбу, горстями запихивали себе в рот. Дизентерия была страшная, от этого дети и мёрли. Или тиф, не знаю…
Мне показали глубокую цементную яму с коричневым гнилым рассолом у забора. Я сама потом видела, как старики рано утром крючьями вылавливали из этой ямы трупы, давали стечь, грузили на подводы и увозили.
Забор в лагере был высокий, с проволокой и с замками, сторожа с автоматами ходили, но дети, заключённые, всё равно бежали. Я тоже бежала…
– Ты?!
