была Диана, преподающая языки. Тогда она была моложе меня, совсем девчонка, лет восемнадцати. Но как преподавала! Мне кажется, я всё схватывал на лету, а может, просто влюбился в неё первою своей любовью. Когда она уехала, я отказался от всех остальных репетиторов. Не знаю, что она делала в нашем городке. После того как уехала, сначала писала матери письма. Устроилась в хорошей фирме. И всё время благодарила, что мы её наняли, платили деньги и поддержали.
То ли от иностранных слов, то ли от воспоминаний по лицу моему пробежала какая-то волна и тут же заболела голова. Я попросил Наташу говорить по-русски.
Весь огород был заращён старой травой, кое-где пронизанной свежей, она словно таилась под старой. На кустах, распускающих листья, висели засохшие стебли прошлогодней крапивы и хмеля. Вдоль забора тычки малины.
– Вот тут ягоды. Прямо с куста можно есть, – сказала Наташа, словно я собираюсь жить здесь до ягод. Больше она не знала, чем меня удивить. Мы подошли к дому и уже хотели войти на верандочку, как младшая из девочек крикнула:
– Доченька моя милая, что с тобой?!
Мы обернулись. Младшая девочка пыталась поднять свою куклу, которая валялась недалеко от дома и была забита во время ливня дождевыми струями в грязную жижу. Девочка запнулась и упала, став не хуже куклы. Заревела.
– Они же у нас все ноги промочили, – спохватилась Наташа и схватила её.
Я взял старшую на руки, и мы вошли на верандочку с двумя небольшими, словно сплющенными окошками, какие, бывает, показывают в давнишних фильмах. Так и кажется, что взглянет в это окошко древняя старуха и погрозит кривым пальцем.
В доме был полный беспорядок. Одна комната (большая) завалена игрушками. На столе в кухне грязная посуда и на табуретке рядышком тоже. Кухня расписана по-старинному, всякими лепестками цветов. На одном шкафчике самовар. На его носик надета большая баранка. Но самая интересная достопримечательность в большой комнате – это огромные, из толстой новоструганной доски широкие нары во всю длину. На них две неубранные постели. Свет в комнатах тусклый, сквозь двойные рамы.
– А муж-то твой где? – спросил я.
– А ты чего спрашиваешь? Жениться, что ли, хочешь? На фестиваль уехал, – ответила Наташа зло. – Поставь ты её!
Я опустил девочку на пол, хотя мне не хотелось, она обвила мою шею ручками и тепло прижалась к груди. Наташа, наверно, подумала, что я пеняю ей за беспорядок.
– Думаешь, при муже всё прибрано? Он бы контролировал? Приказывал?
Я в который раз удивился малышу, висящему в мешке. Казалось, что когда он хочет есть, то достаёт грудь матери и сосёт. На самом деле эту операцию очень ловко и незаметно проделывала Наташа. Я отвернулся, чтоб не смотреть.
Через некоторое время она сама подошла ко мне, взяла за локоть и сказала, словно и не ругалась на меня:
– Сейчас что-нибудь поесть приготовим.
Чтобы поесть, сначала пришлось прибраться и вымыть посуду: «нельзя же кушать в грязи». Заодно выставили зимние рамы. Стало намного светлее. Оказывается, Наташа не знала, что рамы можно выставлять. Она была просто счастлива, когда мы это сделали. Все
