сказала она.
– А, – сказала я.
Я отвела телефон от уха. Едва знакомая женщина пытается посвятить меня в какие-то подробности пошатнувшегося брака. Я занесла палец над кнопкой отбоя.
– И детям тоже не могу рассказать. Одна дочка рассмеется. Другая назовет меня «цисгендерной терфкой», и так оно, видимо, и есть. На днях они обе наорали на меня за то, что я их, видите ли, «точкаю». Я больше не понимаю, что имеют в виду мои собственные дети. И я не могу рассказать никому на работе – иначе мне больше никогда не доверят артефакт: решат, я чокнутая. Фантазерка.
Я посмотрела на телефон, держа его в вытянутой руке: голос из него произнес слово «фантазерка». Но все же не дала отбой. Зато я обнаружила, что представляю себе, вполне отчетливо и довольно неожиданно, описанный ею замок, вместе с ведущей внутрь скважиной, скрытой плющом, не являющимся плющом, – замок, лежащий на куске ткани на дешевом аэропортовском столе в комнате без окон. Подобный предмет мог бы преобразить любое место, превратив в совершенно новаторский музей даже безликое пространство вроде того, что она заставила меня вообразить и где она якобы просидела взаперти семь с половиной часов.
– И тут-то я вспомнила про тебя, – снова заговорила она мне на ухо. – Когда мы учились в колледже и ты показывала на вечеринках тот фокус – толковала сны и гадала по руке…
– Э… – сказала я (совершенно не помня, чтобы я когда-нибудь гадала кому-то по руке или толковала сны).
– …и у тебя очень хорошо получалось говорить так, будто ты понимаешь, что означает поэтическая строчка, ну и так далее. Ты просто понимала смысл вещей. Их суть. Лучше всех нас остальных – студенток художки. Ты умела думать о вещах, которые нормальные люди отметали как что-то слегка не от мира сего.
«Нормальные».
– Спасибо, – сказала я. – Пожалуй.
– В смысле, я знаю, я тоже была тогда студенткой художки, – сказала она. – Ну, типа. Но не такой, как ты. Я училась там ради встреч с работодателями, доступа к рынку вакансий. Не сказать, чтоб я этого не ценила или не ценю. Но я никогда не была такой, как ты. Да таких вообще больше не было. Ты была, ну… другой.
– Правда? – сказала я.
– И вот лежу я в кровати среди ночи, уставившись на шторы, и вдруг ты всплываешь у меня в памяти, и я думаю: Сэнд! Я найду номер или мейл и спрошу у Сэнд. Только такая, как Сэнд, поймет, что все это значит.
– И вот она – такая, как я, – сказала я.
– Ну, и что ты думаешь? – сказала она. – Что это значит?
– Что конкретно из этой истории? – сказала я.
– Только слова, – сказала она. – Меня интересуют исключительно эти слова.
– «Комендантский час или кроншнеп», – сказала я.
– Наоборот, – сказала она.
– «Кроншнеп или комендантский час», – сказала я.
– «Кроншнеп или комендантский час.
