существующий неудачник, и уж никак не временно бедствующий миллионер. Однако его наслаждающаяся полётом звезда ярко бороздила пространство эмиграции и хотела поделиться своим светом с наибольшим количеством людей. И если в его луч попадала моя постная физиономия, то Зяма никогда не расспрашивал меня о делах, а безапелляционно заявлял:
– Мыть руки и к столу!
На столе уже стояла какая-нибудь открытая консерва с подозрительным продуктом, заканчивала своё шипение сковорода и волшебным образом появлялись лафитники. А вот дальше начиналось таинство, подробности которого не имеет смысл описывать, потому что дело там было не в словах, а в чем-то невысказанном. В том самом, обо что бьются тысячелетиями своими мудрыми лбами философы в попытках дать ему определение. В том самом, чего собеседник не может пересказать и, смущаясь, говорит: «Это надо только видеть!»
Выходил я от него всегда с той полной уверенностью в завтрашнем дне, которой так искренне гордились советские жители времен Брежнева и безнадёжно юморили при Ельцине.
Никогда в своей жизни не знавший цену ни одного продукта ТАМ, ЗДЕСЬ, в Америке, Зяма был ходячей энциклопедией. У него всегда был набор купонов на скидки и распродажи и он овладел навыками пользования почти незаметного в ЛА общественного транспорта. Единственные магазины, которые его всё ещё смущали – были одёжные. Надо вам сказать, что любого постсоветского иммигранта поражала американская непритязательность к своему внешнему виду; и миллионер, выходящий из своего Рендж Ровера в трениках с пузырями на коленях был такой же привычной картинкой, как и полное отсутствие цветов перед его 10-ти миллионным домом. Но постсоветскому иммигранту эти стандарты внешнего вида были чужды, поэтому он даже мусор традиционно выносил в причёске и макияже, и, если уж не в вечернем платье, то уж никак не в шлёпанцах!
Так же происходил и вечерний моцион, наполнявший пустые улицы Голливуда и Санта Моники бабушками и дедушками в свежепостиранных рубашках и, на их вкус модных безрукавках, делающих всех мужчин либо тургидами, либо фотографами, и в почти новой обуви, часто на каблуках. Для жителей всех стран мира улица – это инструмент общения. И только для США улица – это кратчайший путь из точки А в точку Б! Поэтому там нечего рассматривать. И я бы уделил этому сюжету больше времени, но эта тема не для моих героев. Единственное, что я могу сказать в оправдание американской простоте – так это про её пуританское происхождение. Как вы лодку назовёте – так она и поплывёт…
Зяма и его жена Анечка тоже выходили гулять по вечерам. Забавно было наблюдать за этой трогательной парой, идущей под ручку (чего никогда не делают американцы) и встречающей на тротуаре знакомых. Далее начиналось получасовое собеседование и, раскланявшись, медленное продвижение по периметру квартала, или, как они уже говорили на местном диалекте: блока.
Пример
