какого повода для веселья. Особенно в это время. За последние полгода, наши войска потеряли до одной трети медиков. На фронте острая нехватка санинструкторов. А впереди наступление на Ржев. До сих пор мы ни как ни сдвинемся с места. Принято решение срезать ржевский выступ силами Калининского и Западного фронтов. Будут новые и новые тысячи жертв. Поэтому приказываю, прибыть в расположение 33-й армии, в 432-ой медсанбат, на должность санинструктора. Приказ ясен?
Выслушав его утвердительное заявление, у меня внутри будто все оборвалось. Я снова потерял возможность увидеть родных.
– Разрешите выполнять? – насупившись, спросил я в полголоса.
– Вперед! – протягивая мне документы, ответил Николаев.
***
Придя в палату, с рухнувшей надеждой, я стал собирать вещи. Присев на кровать, и закурив папиросу, я рассматривал пожелтевшую, и местами забрызганную капельками собственной крови, фотокарточку своей жены. Её образ был прекрасен. Вспоминая её длинные, светлые локоны, запах её духов, нежные как шёлк руки, её слёзы и те просьбы, которые исходили из её уст во время моих проводов на фронт, заставляли меня быть сильным, и всё с большей надеждой верить в то, что мы когда – ни будь, встретимся.
Затушив цигарку и взяв свой сидр, я из госпиталя прямиком отправился на фронт.
Сев в полуторку, я следовал в своё расположение. По дороге из Москвы под Вязьму, я наблюдал довольно зрелищную картину. На обочинах дороги стояли сожжённые нашей артиллерией боевые порядки танков противника, горы трупов, вперемешку с нашими и немецкими солдатами, разбитые обозы не успевших эвакуироваться мирных жителей, и многочисленные воронки от бомб различных диаметров. Это были результаты нашего контрнаступления. Мы всё еще учились воевать. Опыта нам так и не хватало. Дорога занимала часа три.
Колеся по тропам войны, мы, наконец – таки прибыли в пункт назначения.
Выходя из полуторки, в новенькой форме и в шинели с темно- зелёными сержантскими петлицами, меня облюбовали сидевшие у костра несколько бойцов 1136-го стрелкового полка.
– Мужики, где тут командир полка? – спросил я.
Боец, шаркая ложкой по полупустому котелку с кулешом усмехнулся:
– О, братва, гляньте-ка, пушечного мясца прислали нам в подмогу! Ты откуда такой ряженый – то? Ни как после школы? Ну, ничего, скоро испытаешь на своей шкуре все прелести войны. А то, небось, засиделся за школьной скамьёй!
Я, расстегнув на груди шинель, и откинув ворот, сверкая медалью и желтой нашивкой за ранение, приструнил его:
– Вроде того! Засиделся после школы за скамьёй, только под Могилёвом в окружении, тонул в болоте, терял ребят своих каждый день, а не далеко от этих мест, меня свинцом нафаршировали! И в НКВД потом, тоже довелось «отдохнуть». Так что смотрю сюда, захлопни свой рот с другой стороны, и раз ты такой вояка, и все испытал на своей шкуре, то покажи мне всё – таки,
