из первых узнал Жернов. Но об этом перед собравшимися на наряде колхозниками он нарочно промолчал, не желая, чтобы люди истолковали его сообщение исключительно по-своему, а именно, заподозрив его, Жернова, в причастности к аресту Семакина. Впрочем, это известие он и сам воспринял с тайным опасением, что вот так же и его тоже могут увести. Но пока стоит у кормила власти Пронырин, ему не угрожало это. Тем не менее он приходил на наряды довольно хмурым, хотя в душе был чрезвычайно доволен, что наконец противник повержен не без его участия. А на Рубашкина он найдёт в случае чего сам управу, но пока Андрон его почитает…
Жернов отдавал весьма скупые распоряжения Костылёву и скоро укатывал на линейке в город, а тот гадал: наверное, проверять другие усадьбы их колхоза, ведь раньше он ездил туда довольно редко. Но разве поймёшь, что у другого на душе? Жернов же дорогой погонял меланхолически кнутом лошадей и перебирал в памяти запечатлевшиеся на наряде выражения лиц колхозников. И многие ему не нравились, хотя в них ничего не находил для себя опасного, кроме испуга и растерянности. Но как paз это обстоятельство его огорчало и злило, что люди его молчаливо по-прежнему осуждают, и вместо того, чтобы испытывать перед ним животный страх, или быть ему благодарным за улучшение их жизни, они считают его виновником ареста Семакина…
Ну и пусть, что ему до настроения колхозников?! Ведь они должны знать, что на одного врага стало меньше: заговор последышей Троцкого раскрыт. Надо бы приехать к ним в колхоз Пронырину и всем объяснить, каким злостным врагом партии и народа оказался их Семакин. «Ежели в своих башках они жалеют его, а меня осуждают, тогда и они есть последыши Троцкого. А ежли я им объясню? Нет, не буду унижаться, всё равно это быдло мне не поверит, и без того косятся, будто во мне видят палача!»
И он злился на этот немой, безропотный самосуд людей, вынесших ему, по молчаливому согласию, небось, суровый приговор. Можно было бы выбросить это из головы, как он делал раньше, однако Жернов сознавал за собой истинную вину. И как бы он не пытался напрочь забыть некогда содеянный грех, его всё равно мучила совесть, что он, Жернов, напрямую причастен к аресту Семакина. И тут же пытался представить дело так, что к нему он не имеет никакого отношения, так как участь Семакина была предопределена борьбой со скрытыми врагами суровым временем, требующим жертв ради счастья будущих поколений. А если разобраться, Семакин не желал написать ему, Жернову, рекомендацию в партию, и тем самым наносил вред колхозу, ведь он, председатель, улучшал жизнь колхозникам, будучи беспартийным. Это благодаря ему в 1934 году от людей отхлынула реальная угроза голода. Но этого факта они упрямо не желали признавать. Разве это сопоставимо с тем, что Семакин для них только и делал, что справки выписывал, вот и вся его реальная заслуга! Он мешал людям жить, на колхозном собрании надо так прямо и заявить. Но он, Жернов, скромничает, не хочет давать позитивную оценку своей
