на току, на полях, а то и воздерживался от поездок в отделения колхоза, находившиеся в городской черте. Он был мрачен, неразговорчив, стоило кому-либо попасться под горячую руку, как он начинал раздражённо отчитывать, дескать, почему лоботрясничают. Староумова он отослал в контору, чтобы принёс от Марфы всю документацию. И теперь, сидя в амбаре, Жернов проверял, как жена вела учёт трудодней колхозников; он долго рылся в бумагах, считал и пересчитывал. Когда к нему пришла Марфа Никитична, предложив просмотреть составленный ею отчёт за квартал, он вдруг накричал на неё:
– Да ты что, сама не можешь себя проверять?! Сколько я буду за тебя работать?
– Тю, Паша, чай, белены объелся, окаянный! – протянула в оторопи, раскрыв широко глаза, Марфа. – А чего тогда подсчитываешь трудодни? Меня проверяешь, али Макара?
– Пошла, стерва, вон! А то я тебя… – и резко взмахнул тяжёлым кулаком.
– Ну, вдарь, я вся перед тобой, зверь! Что на тебя нашло?
Он опустил руку и в душе пожалел, что не в силах поведать жене все свои душевные муки последнего времени. А если нельзя Марфе, то кому тогда можно, неужели такого человека нет? Даже тому же Староумову он боялся пожаловаться на своё крайне гнетущее, критическое положение, словно ненароком угодил в невидимые пыточные тиски, сжимавшие все его внутренности.
Марфе он велел позвать кладовщика и та быстро ушла, он бросил считать, понимая, что теперь это не нужное, бесполезное для него занятие и просто сидел, тупо уставясь перед собой, не услышав даже, как вошёл кладовщик. Впрочем, тот мог входить бесшумно и тихо подсел к нему сбоку тесового стола…
– И что же мы будем делать без него? – посетовал перед кладовщиком об аресте Пронырина, да и то как бы вынужденно, только бы не привлечь внимание проницательного Староумова к тем переживаниям, которые охватили всё его существо с момента известия о снятии с поста районного головы.
– Не береди свою душу, притрёмся и к новому хозяину…
Слова кладовщика подействовали отрезвляюще, он решительно взял себя в руки, нечего напрасно стенать, может, всё обернётся не так плохо, как он себе навообразил? Но его волновало теперь другое:
– Как ты думаешь, Ваня, не вздумают ли перетряхивать колхозное руководство? – спросил Жернов. – А если прознают, что у нас бытуют факты краж зерна и кормов, тогда мне и тебе каюк и не сносить нам головы! Надо поторопиться вывести воров на чистую воду. Признаться, я закрывал на это глаза, думал, если горсть какую кто берёт – не беда, а если подумать, сколько наберётся за сезон? В наше время делать вид, что воровства нет, крайне неразумно. А постановления правительства самых суровых людей не пугают или думают – им всё простят?
– По-крупному у нас никто не ворует, поэтому ловить, Паша, по существу, и некого, – Староумов
