Арлетта и перепугалась ещё больше. Разве можно так с ночным братом? Но тот вроде не рассердился. Поскрипел палкой, втыкая её поглубже в песок, и сказал:
– Пойдём, назад отведу.
– Нет, – заупрямилась пристыжённая Арлетта.
Быть в повозке с ночным братом одной, без Бенедикта, вдруг показалось ей очень страшно. Кто его знает, чего у него на уме. То всё лежал, бредил как безумный, а то вылез.
– Ладно, давай тут посидим, – сказал ночной брат и уселся рядом, – люблю, когда много воды. Волны, ветер, облака бегут, тени летят. Это Студенецкий плёс. Здесь Либава впервые широко разливается.
Что-то он слишком разговорчив. И сидит слишком близко. Арлетта съёжилась и постаралась незаметно отодвинутся.
– Да что с тобой? Что ты ёрзаешь?
Заметил.
– Ничего, – буркнула Арлетта и ещё отодвинулась.
– А… – протянул опасный собеседник. – Ага. Ну и дела.
– Какие дела? – с опаской спросила Арлетта.
– Хм. В первый раз в жизни девушки от меня бегают. Обычно наоборот.
– Наоборот – это как?
– За мной.
– Дуры, – брякнула Арлетта и снова съёжилась. Смешит. Зубы заговаривает. А потом как набросится!
– Чё, я страшный такой?
– Откуда мне знать.
Ох, нельзя так с ним. Скорей бы Бенедикт пришёл.
– Может, и страшный, но детей не трогаю, – насмешливо протянул ночной брат. – Особенно при людях.
Арлетта опять не сдержалась, фыркнула ехидно. Трогал уже. Ещё как трогал. Отвлечь его как-то надо.
– Так ведь тут нет никого, – вырвалось у неё.
– Есть. За той дюной Учанские причалы. Выше Студенца большие суда не ходят. Всё на телеги да на малые лодьи перегружают. Народ и днём, и ночью толчётся.
– А-а, – сказала Арлетта, выпрямилась, чинно сложила ручки, молвила надменно: – Не думайте, господин. Я вас не боюсь.
– А нельзя на ты и без господ, сиятельная госпожа Арлетта? Что я вам, ваше высочество, древний старец какой? Мне двадцать лет зимой сравнялось.
Вздохнул и добавил:
– Трудная была зима. А у вас?
– Ничего, – вздохнула и Арлетта, – прошлая была хуже. Чуть не померли.
Лучше зиму обсуждать, чем всякие намёки выслушивать.
– А я в эту едва концы не отдал. Думал, до весны не дотяну.
«Ещё бы, – сообразила Арлетта, – на каторге небось невесело».
Посидели, помолчали, вспоминая минувшую зиму, послушали волны и ветер.
– На море иначе, – вздохнул ночной брат, – звук другой. Там волны выше и реже. Мо-оре… Жаль только, вода холодна.
С такой тоской протянул это «мо-оре»», что Арлетте даже жалко его стало. Может, и ничего, не такой уж он страшный. Говорит разумно, рук пока не тянет. Может, если болтать о чём попало, отвлечётся и забудется.
– А
