одного тела, и даже не тела целиком, а только его определённой части. Это уж слишком!
– Вот свинья! – выпалила я, бросила трубку и многозначительно посмотрела на Жанку.
Сестрица моя сделала круглые глаза и едва заметным движением указательного пальца сигнализировала мне, чтобы я её не выдавала.
Парень оказался настоящим телефонным террористом и продолжал упорно названивать. Я сначала как могла отбрёхивалась, а потом перестала подходить к телефону.
Когда телефон зазвонил снова, мама не выдержала и со словами:
– Связываетесь со всякой швалью, – подняла трубку и пригрозила парню милицией.
Поклонник звонить перестал, а мама поняла, что настало время бдить.
В скобках замечу, что ровно через две недели после этого эпизода у Жанки появился настоящий возлюбленный. Мама, естественно, была в полном неведении, из чего можно сделать вывод, что её попытки блюсти своих дочерей были малоэффективны. Как говорится: чему быть, того не предотвратить. Но об этом чуть позже.
Вернёмся в Москву, которая охладила мой пыл на второй же день нашего в ней пребывания. Чтобы будущих гогенов и налбандянов зря не мучить, в училище ещё до приёма документов проводили отбор абитуриентов по представленным работам.
Мы с папой вошли в огромный зал с двусветными окнами, пол которого был сплошь покрыт рисунками и живописными работами. С трудом найдя свободное место, я разложила свои работы и стала ждать, когда ко мне подойдёт один из преподавателей, занимавшихся прополкой этой пёстрой грядки. Ждать пришлось довольно долго, поэтому у меня было время рассмотреть ближайшие работы. Все они показались мне гораздо более профессиональными, чем мои. Градус моего настроения значительно понизился, а волнение усилилось. Когда к моим художествам подошёл невысокий лысоватый дядечка, сердце моё упало куда-то в желудок. Дядечка скользнул взглядом по рисункам и акварелькам, немного дольше задержался у портрета сестры и вынес свой вердикт:
– Беспомощные работы. Не пойдёт.
Дядечка пошёл дальше, а я быстро собрала с пола свои рисунки с акварельками, которые до сих пор считала вполне хорошими работами, и буркнула папе:
– Пойдём.
Ох, как неприятно было это слышать! Папа тоже был подавлен, ведь он так гордился способностями своей любимой дочурки. Удар для меня был настолько чувствительным, что на предложение папы пойти во второе известное нам училище, и там попытать счастье, я ответила категорическим отказом. Сомневаться в своих способностях я не перестала, но поняла, что была слишком самонадеянна, что «по рисованию» тоже надо готовиться, и пожалела, что не ходила хотя бы в студию при доме пионеров. Когда мы с папой немного пришли в себя, стали думать, что делать дальше. И придумали: я буду год заниматься в какой-нибудь студии, а потом повторю попытку поступить в Строгановку.
План действий показался нам обоим очень удачным, и мы решили не возвращаться в Алма-Ату, а поехать в Ленинград к тёте Гале – отдохнуть и развеяться.
