style="font-size:15px;"> Путешествие из столицы в провинцию заняло почти весь день и вымотало обоих федералов до предела. К концу путешествия Деревянко был зеленый от тоски, а Подручный – от тошноты, его скрутил жестокий приступ морской болезни, никакие таблетки не помогали. Подручный скис еще на Валдае, сразу же после того, как агенты пересели со служебного автомобиля на обычный пассажирский СПК «Спутник», ходивший до Северной Венеции с остановками в Новгороде и Чудове. Поскольку на море Подручный раньше не бывал, то и не подозревал, что существует такая морская болезнь; в наземных или воздушных видах транспорта его никогда не укачивало. У Деревянко сердце кровью обливалось, когда он смотрел на своего несчастного напарника, но он ничем не мог помочь Подручному. Пристрелить, чтоб не мучался – это было бы слишком… радикально.
На дебаркадере, что служил в Северной Венеции вокзалом на воде, Деревянко нанял свободную гондолу, перетащил в нее багаж и обессилевшего Подручного, назвал гондольеру адрес:
– Гостиница «Балтика».
Гондольер меланхолически кивнул, оттолкнулся от причала длинным веслом и погреб, негромко затянув обязательную баркаролу:
– Их вайс нихт, вас золль эс бедойтен,
дас их зо трауриг бин;
айн Мэрхен аус альтен Цайтен,
дас коммт мир нихт аус дем Зинн…
Подручный, скорчившийся на скамье гондолы, из последних сил боролся с тошнотой. Вообще-то, он довольно прилично владел немецким, но в теперешнем состоянии ему было не до песен, он и по-русски понимал с трудом, так что смысл баркаролы ускользнул от него. Деревянко немецкого не знал, и для него в звуках песни было ровно столько же смысла, сколько в плеске весла. Он распечатал новую пачку «Мальборо», вытряхнул сигарету, закурил и стал смотреть по сторонам, пытаясь определить – сильно ли изменился город со времени его последнего приезда.
Гондольер продолжал тихонько напевать:
– Ди шёнсте Юнгфрау зитцет
дорт обен вундербар,
ир гольден Гешмайде блитцет,
зи каммт ир гольденес Хаар…
– Я помню, здесь дом стоял. – Деревянко потыкал тлеющей сигаретой в сторону пустого промежутка между торчащими из моря зданиями. – Куда он подевался?
Гондольер оборвал песню, посмотрел в указанном направлении и сказал:
– Так эта… вода кладку, значит, размыла – дом, значит, того… рухнул.
– Рухнул, значит, – повторил Деревянко задумчиво.
– Ага, – кивнул гондольер и вновь зашуровал веслом.
Возле гостиничного причала на большом деревянном плоту возвышался островерхий парусиновый шатер, над шатром, словно своеобразный маяк, горел красный фонарик. Перед шатром с томным видом прогуливалась дама в красном же платье, туго обтянувшем ее пышные формы. Даму, видимо, звали Сильвия – именно это имя было выведено на шатре яркой люминесцентной краской. При виде Деревянко и Подручного, выгружавшихся из гондолы на причал, Сильвия оживилась – как же,
