все жизненные силы. Я стал ходячим куском мяса.
Во втором месяце уколов стало меньше. Два раза в неделю я посещал сеанс психотерапии. Он проходил в виде обычной беседы. Терапевт интересовался, как я себя чувствую, что меня беспокоит. Я сразу же отвечал, что чувствую себя отлично. Что меня можно немедленно выписывать.
Но никто, конечно же, мне не верил. У людей ведь на мой счёт всегда имеется своё мнение.
На третий месяц в больницу завезли импортное экспериментальное лекарство. Как раз предназначенное для невротиков. И Кадринов первым делом решил испытать его на мне. Всё это я, разумеется, узнал не от него. Сам он обычно с напускной благожелательностью лишь безмолвно улыбался, подмаргивая поросячьими глазками.
Обо всём важном мне рассказывала медсестра.
Вначале я относился к ней с большим подозрением и опаской. Но вскоре она стала тайком приносить мне сладости и другую еду, оставляя их в моей тумбочке. Что не могло меня не радовать. Кормили в этом месте весьма дурно, и для полного насыщения никогда не хватало.
Так мы с ней и сдружились. Бывало, она приходила в мою палату, пока там отсутствовали другие пациенты, и мы беседовали с ней о жизни. Она много рассказывала о своей. Я – очень мало о своей.
Однажды я решил попросить её помочь мне в поисках. Но она сразу же дала понять, что не сможет сделать больше того, что делает для меня сейчас. При этом я понимал, что ей искренне жаль меня. Она тоже считала, что меня уже пора выписывать.
Но когда я подходил с этими словами к Кадринову, то он всегда одним и тем же поучительным тоном повторял: «Ты что, забыл, дорогой? Забыл, как ходил по улицам и приставал к прохожим, дотошно выпрашивая дорогу к своей маме? Забыл, как люди от тебя убегали, но ты их догонял и настаивал на том, чтобы они непременно назвали тебе адрес? Госпитализация была тебе необходима. Ты мог причинить вред обычным людям. А здесь для тебя лучшее место, поверь мне. Так что не спеши, дружок. Всему своё время!» – И тут он, противно улыбаясь, заглядывал прямо в мои глаза и хлопал меня по плечу. А мне так хотелось схватить его руку, вывернуть её и несколько раз прокрутить до страшно громкого хруста.
Но… я продолжал стоять неподвижно, всеми силами сдерживая волну ярости.
Да, у Кадринова были на меня основательные планы. Необходимый срок приёма импортного лекарства по инструкции составлял больше года. А поскольку именно на мне проверялось его действие, то пришлось моей важной персоне задержаться в этом славном местечке на период значительно более долгий, чем я мог предположить.
От этого я действительно стал сходить с ума. Лучше бы меня забрали на год в армию, чем в психиатрическую больницу! Там бы я хоть переключился на физические нагрузки. А здесь… здесь я был только лабораторным куском мяса с невротическими симптомами, на котором тестировалось зарубежное лекарство.
Спустя полгода я уже знал всех служащих. Каждого пациента. Каждый уголок. И у меня уже имелось девять вариантов побега. Но вот только ни один из них не подбирался к своему старту.
