Лишь старая кухарка да дряхлый дворецкий хранили верность хозяйке.
А вскоре княгиня совсем слегла и приказала послать за правнучкой.
-И вот теперь я здесь, – закончила свой рассказ Лизавета. – Но решительно не знаю, что делать с домом, когда прабабушки не станет. Кажется, он совсем развалился и много за него не дадут, но быть может удастся приобрести хоть небольшую квартирку, хоть бы и комнату, да все же лучше, чем жить на руинах. Вот только не знаю, как поступить с Альбертом (так звали дворецкого) и нашей милой Аннушкой (то была кухарка).
К тому моменту я уже начал замечать в своей душе признаки того светлого щемящего и прекрасного чувства, воспеваемого поэтами и музыкантами и именуемого любовью. Еще боясь признаться самому себе, я ощущал трепетание сердца, но списывал его лишь на волнение, я забывал дышать в ее присутствии, но уверял себя, что это просто скверная привычка. Однако горячая кровь уже разносила вирус любви по моему телу. И оттого мне страстно хотелось забрать бедную девушку из этой мрачной юдоли скорби. Хоть бы и как опекун. Но предложить ей подобное в тот момент у меня не хватило духу.
В один из вечеров, когда мы с Лизой сидели у камина и допивали остывший уже чай из комнаты Александры Михайловной донесся страшный стон. Мы бросились туда немедля и застали старушку в странной противоестественной позе. Тело ее словно вывернулось, казалось, будто несчастная лежит на высоком камне, подложенном под спину, а голова ее и ноги болтаются внизу. Глаза Горбовской были страшно выпучены, рот искривлен, а чепец почти съехал с головы, обнажая полулысый череп. Она кряхтела, сипела, выла. Увидев краем глаза вошедшую Лизу, старуха что ей мочи сипло прокричала:"Возьми" и протянула вперед левую руку, словно бы в ней был зажат некий предмет. Лизавета испуганно спросила:
– Что? Что взять, прабабушка?
– Вооозьмииии! – снова завыла Горбовская, тело ее дрожало от напряжения.
На Лизиных глазах выступили слезы. Она схватила руку умирающей родственницы и прижала ее к своей щеке. Александра Михайловна улыбнулась беззубым ртом, громко вздохнула и испустила дух.
– Отмучилась, – невольно произнес я и закрыл усопшей глаза.
Лизавета так и стояла у кровати, сжимая руку родственницы и глядя на бездыханное тело полными слез глазами. Я обнял это кроткое чуткое и прекрасное создание, и она зашлась глухими рыданиями прямо на моей груди.
Позже мы снова сидели у камина и писали письма поверенному и некоторым из дальних родственников Горбовских. Впрочем, все они были связаны узами родства лишь с покойным князем и вряд ли стоило ожидать их на похоронах у Александры Михайловны, которую семья так и не приняла за равную.
Как я и предполагал, погребение усопшей было весьма мрачным и малолюдным. Кроме нас с Лизой, прислуги и поверенного никто так и не явился. Все, кого мы уведомили о кончине княгини, удостоили
