я избалованный мальчишка, который в случае любой беды будет неспособен помочь себе самостоятельно. Пора бы это исправить, вот только Эдда точно мне не скажет где лежит обезболивающее, она итак согласилась мне помочь скрепя зубами. Я слишком поторопился, нужно было просто спросить у Эдды, но было уже поздно, теперь мне придётся прятаться в собственном доме и следовать за прислугой. Как же всё-таки низко я пал…
Я остановился перед входом в кухню. Эдда зашла в кладовую, комнатка небольшая, значит искать долго не придётся. Прислушался, она открыла какую-то дверцу, значит лекарства лежат наверху, внизу ящики звучат по-другому. Дверцу закрыли, несколько шагов и я на прежнем месте. Погано себя чувствую, наверное, как дедушка во времена своей болезни. В периоды обострения своего недуга, дед выбирался из комнаты и воровал по дому самые разные вещи, какие точно я не знаю, но многие из них определённо представляли для него опасность. Вот теперь и я как больной человек искал для себя запретное, но всё-таки я ищу лекарство, а не какие-нибудь смертоносные вещи.
Эдда вернулась и дала мне стакан с разведённым в воде лекарством, а я жадно выпил его содержимое. В воде и в правду двойная доза, вкус уж очень горький.
– Спасибо, Эдда.
– Больше я вам не дам. Либо врач, либо терпите.
Слова Эдды прозвучали строго, так и хотелось парировать своим хозяйским тоном, но не следовало поддаваться раздражению. Во всем виновата боль…
Вернувшись в комнату, я посвятил всё своё время картине. Каждую «свободную» минуту я отдавал всего себя движению кисти, воспоминаниям о прогулке с Лавьен, раздумьям об обмане. Обещаю, Лавьен, я скоро приеду, и мы будем вместе.
Эта чёртова головная боль… она не унималась. Мне хотелось пробить себе голову, всунуть в отверстие пальцы и разломить череп пополам, чтобы выпустить то чудовище, что скребётся и давит изнутри. Теперь болели не только виски, боль растекалась по лбу до самой макушки. Она бушевала, пылала, билась в моём черепе, словно запертая в клетку птица. Это всё обман… во всем виноваты лжецы и лицемеры, обманом разлучившие меня с Лавьен.
Картина вновь захватила моё время. Краски на исходе, но должно хватить. Я стал неряшлив в обращении с красками и кистями, даже перепачканные краской руки вытирал об одежду, но это присуще многим юным гениям, где-то я это слышал. Теперь прислуге было запрещено входить в мою комнату, даже Эдде. Никому нельзя прерывать поток моих движений кистью, в которых чаще заключалась страсть, а иной раз и гнев. Не только пейзаж разделен на светлое и тёмное, кажется теперь уже во мне сражались два Коула. Одно оставалось неизменным – никакого чёрного цвета…
Отвратительно! Скипидар для краски и воду для промывки кистей уже давно пора было бы сменить. В них уже смешался с десяток красок, образовавших цвет… проказы и разложения. Резким ударом я сбил оба стакана с кофейного столика, настолько мерзко выглядело их содержимое, нельзя так долго смотреть на такой болезненно-грязный серый цвет. В дверь комнаты постучались, каждый удар отдавался в висках и причинял боль больше
