с ним в доме, а Виджай еще долго сидел у бассейна, погрузив руки в грязную воду в ржавых разводах. В нем зрели злые слова, должные объяснить случившееся, и Калки одновременно хотел и боялся их услышать. Он и сам догадывался, что совершил нечто настолько ужасное, отчего вся тьма его души казалась мелкой и незначительной.
– Ты его проклял, – сказал, наконец, побратим.
– Теперь он умрет?
– Если бы только это… Проклятие коснулось его сути, и сколько ни перерождайся Киран, его будут ждать смерть и страдания. Душа, полная жизни и огня, станет тянуться к своим дарам, но твои слова ее оттолкнут, и так продолжится, пока не вытолкнут за пределы нашего мира… Он обречен. Ты обрек его на это. Ты!
Виджай поднялся. Глаза его сверкали огнем ненависти, по крепко сжатым кулакам ходили искры, и казалось, он набросится на Калки и непременно победит. Но Виджай просто буравил взглядом – в его сердце оставалась надежда, что Калки как проклял, так и освободит мальчика от злой участи, только вот сам Калки не понимал, отчего это произошло.
– В моих словах, обращенных к Кирану, не было ничего, что могло бы…
– Намерение. Ты призвал столько Изначального Пламени против маленького мальчика, что хватило лишь намерения.
– Я не!..
Он сделал это. Проклял собственного сына, плоть от плоти своей, ведь ненависть к нему горела ярче Изначального Пламени и в размерах превзошла желание отомстить Пуластье. Она походила на шитый из множества кусочков коврик, там и зависти место нашлось, и думам о власти в Ти Нагараме, но главная претензия заключалась в том, что Киран был жив и прожил бы еще долго и наверняка счастливо, если б не отцовское проклятие.
– Агни следовало лучше защитить своего нового избранного, особенно от собственной Искры!
– Где же то видано, чтобы детей защищали от родителей? Но от тебя вот понадобилось, ибо ты получил то, чего не заслуживал.
Слова Виджая попали в цель, и внутри Калки закипела знакомая ярость.
– Много ты знаешь, – кривясь, сказал он. – Много ты знаешь, для человека, не познавшего радость отцовства.
По щеке прилетела ледяная пощечина. Ями в охряном сари стояла перед ним и смотрела снизу вверх с хищным прищуром – дернись он, и она перегрызет ему горло. Она могла. Многие векши в это не верили, и их кости давно выбелило солнце. Калки не только верил, но еще и любил сестру раньше, сейчас же помнил о той любви и заставил себя остановить рвущийся в бой поток Изначального Пламени.
– Что же ты, бессердечный? – усмехаясь, спросила она. – Не ударишь меня в ответ? Стерпишь оскорбление? А если я скажу, что ты не только не заслужил этого мальчика, но и этот город? Ты, бессердечный, не достоин быть ни вождем, ни мужем, ни тем более отцом. Но боги оказались слишком благосклонны к тебе, потому забирай Кирана туда, где когда-то горел твой очаг, и наслаждайся его медленным угасанием. Уверена, тебе, бессердечному,
