терзаемая мужем и переживаниями за жизнь сына, плохо выглядела, и казалось, что сама вот-вот сляжет. Были еще и третьи, слишком хорошо помнящие и великий потоп, и появление чужаков, и первую войну двух рек. Они-то знали, что во всем виноваты векши, сгубившие детей Калки от Падмавати, а теперь вот принялись за рожденного Пунитой.
Никто из них и подумать не мог, что Калки сам проклял последнего из своих сыновей. Проклял, потому что завидовал, потому что ненавидел, потому что слишком привык к тому, что все дорогие ему люди мертвы. Люди ни за что бы не поверили в это. Они слишком любили своего вождя, знали его как доброго и справедливого правителя, оставшегося защищать их, когда все его дети умерли. Он поддерживал жителей Ти Нагарама во время великого потопа. Он встал на их защиту, когда векши подло напали на своих провожатых и развязали войну. Он не пошел на поводу у гордости и нашел достойного союзника, чтобы защитить город и его жителей. И потом, в глазах жителей он был тем единственным, с кем общался бог Огня. Они бы ни за что не поверили, что бог замолчал.
Их поддержка оказалась столь же невыносима, как и ненависть близких. Но хуже всего было находиться подле умирающего ребенка, что с обожанием смотрел на Калки в те редкие минуты, когда приходил в себя. Эта безграничная любовь ранила больнее векшских копий, сводила с ума похлеще теней, уничтожала, разбирая до малейшей мысли, и тут же собирала воедино. Калки, стоически переносивший слухи и ненависть, не мог выдержать эту любовь и предпочел сбежать.
Химеры давно готовились к походу через Врата, на нем же настаивал Ратан, потому объявление ни для кого не стало неожиданностью. Воины быстро собрались, а жители, уверовавшие в третий вариант слухов, собрали для них скарб в дорогу. Наместником Ти Нагарама должен был остаться Виджай, но побратим решил, что за Вратами может отыскаться спасение для Кирана, и настоял на том, что пойдет с остальными в чужой мир. Ями, не желающая оставлять мужа, простилась с Пунитой и тоже отправилась в лагерь химер. Так Ти Нагарам остался Ратану.
Врата были огромны – из костей и черепов людей и зверей, покрытые льдом и пламенем одновременно. Они были прозрачными, словно не существовали вовсе, и сразу за ними плескались зеленые воды другого мира. Калки шел первым, развернув дугой огромный огненный щит. И он, и химеры ждали, что на той стороне встретят чужое войско и вступят в неравный бой – равными они с векшами никогда не были, а уж на родной земле синекожих и подавно не станут.
Столкновения не случилось. Химеры вслед за Калки вышли на мелководье и долго брели по нему, гадая, в какой стороне случится берег. Так бы и блуждали, если б их не нашел четырехрукий великан. Он был красив и статен, смотрел ласково, как на неразумных детей, при этом никакого оружия при себе не имел, но всем сразу стало понятно, что нападать на незнакомца себе дороже. И Калки подумал, что если и погибать на чужбине, то от руки этого воина, потому он убрал щит и смело шагнул к чужаку навстречу.
Несколько минут
