дорогая жена умерла в родах, ребёнок тоже не выжил. Завтра мы похороним её со всеми почестями. – Вождь нахмурился, однако казалось, что он скорее чем-то озабочен, чем убит горем.
Толпа зашумела. Кто-то что-то шепотом обсуждал с соседом, какая-то женщина искренне заплакала. Мы молчали. Никто не знал, как реагировать. Нельзя было не пожалеть бедную Мирославу, но она всё-таки была жена Жирослава. После недолгой паузы Рогнеда сказала: – Идём. Затаимся. Вождю сейчас лучше не попадаться на глаза. Ни я, ни сёстры, ни брат тогда не поняли, чего она боится, но вскоре выяснилось, что Рогнеда вновь оказалась права. Мы попытались тихо скрыться, однако Жирослав слишком ненавидел нас, чтобы не заметить. Позже Рогнеда рассказывала, что почувствовала его испепеляющий взгляд, как только мы выбрались из зарослей, но решила не пугать нас прежде времени.
На следующий день состоялись похороны Мирославы. Тризну совершали всем племенем. Вождь сделал богатое жертвоприношение – огромное количество дичи, прекрасные украшения были поднесены богам. В честь покойницы пели погребальные песни, пировали до рассвета. Равнодушный к жене при жизни, он решил показать себя безутешным вдовцом после её смерти. Воислав пошёл туда со своими опекунами. Он предпочёл бы остаться дома, но Радигость и Предслава заменили ему отца и мать, и мальчик не хотел расстраивать их отказом. Мы с сёстрами не знали, как поступить. Я не желала лишний раз встречаться с Жирославом, Нежка и Забава тоже, но Рогнеда была другого мнения. Она сказала, что, проигнорировав тризну в честь Мирославы, мы только напомним вождю о нашей вражде и, кто знает, какие мысли могут появиться в его голове. Мы привыкли слушаться сестру. Наверно, это был единственный раз, когда она приняла неверное решение.
Во время пира было очень шумно – все что-то говорили, пели. Казалось, в этом столпотворении мы не могли привлечь внимание Жирослава. Вид пирующих соплеменников, звуки прощальных завываний и хвалебных песен напомнили мне тризну по отцу, о которой у меня остались лишь смутные воспоминания, и похороны матери, которые я никогда не забуду. Я посмотрела на сестёр – они тихо плакали. Видимо, все мы думали об одном и том же.
Голос Лели задрожал. Видно было, что ей тяжело говорить, но девушка совладала с собой и продолжила:
– После пира Рогнеда была спокойна, а мне почему-то стало безумно страшно! Я чувствовала, что что-то произойдёт, и странное спокойствие сестры шокировало меня. Мы уже собирались уходить, когда Жирослав вдруг запрыгнул на свой валун, чтобы произнести речь.
– Соплеменники! Благодарю вас за то, что пришли отдать последнюю дань уважения моей покойной жене. Её смерть стала огромным ударом для меня, тем более, ничто не предвещало беды. Всю прошлую ночь я думал, из-за чего произошла эта трагедия и пришёл к выводу, что кто-то наслал на бедную Мирославу порчу. И я знаю, кто это мог быть!
Толпа зашумела. На лицах людей были страх и беспокойство, лишь старуха-знахарка, которая принимала роды, молчала, сдвинув
