их пальцем. Перестук и скрежет вызвали у него мурашки по всему телу. Сыщик непроизвольно поморщился, отвернувшись, чтобы не видел Галкин. Звук был исключительно мерзкий, поэтому Александр Павлович повторил процедуру.
– Ну-с, – как бы в раздумье молвил он, выбирая инструмент. – Ну-с…
Он взял большой кастет, выточенный из нержавеющей стали. На рукояти были выбиты литеры СС и учётный номер 13, каковыми маркировались казённые «специальные средства». Повернулся всем корпусом к арестованному.
– Вахмистр, затворите плотнее дверь. Сейчас здесь будет шумно.
Студент затрясся всем телом. Зубы его выбивали частую дробь.
– Нет, вы не сделаете… Нет!
Покачивая рукою, обряженной в блестящую сталь, сыщик приблизился к Аркадию.
– Что вы… Ааа!
Склонившись к арестованному лицом к лицу и вперившись страшным взглядом в него, Анненский замер. Студент задёргался в пределах возможного, но доступной для бегства свободы он был теперь лишён и попытался искать иные средства спасения.
Глаза палача и убийцы оборвали всякую надежду в душе его. Кастет качнулся.
Студент заблажил.
Истошный крик не помнящего себя существа из трепещущей от животного страха плоти заполнил каземат, но не вырвался за его пределы.
Дождавшись, когда Аркадий Галкин устанет кричать, знаменитый сыщик громко спросил:
– Ты скажи нам, кто дал тебе книжку, руководство к подпольной борьбе?
– Мисс Трамелл, – выпалил революционер.
И дальше разговор потёк гладко. Галкин исповедался, как брал от англичанки нелегальную литературу, получаемую из-за границы, и относил своей двоюродной тётке для передачи в подпольную типографию. К тётке доставляли не только заграничные новинки, но и пожертвования на борьбу с самодержавием. Она добровольно взяла на себя обязанности посредника для снискания британского вспомоществования, которое стекалось к ней из разных источников, и выполняла своё дело истово, не ради конечной цели, а наслаждаясь самим процессом. Виды британского пособничества приобретали порой весьма интересные формы. Так, по словам Аркадия, тётушка должна была получить от курьера с Английской набережной крупную сумму для закупки типографской краски и бумаги, распределения между товарищами, находящимися на нелегальном положении, и иных нужд Центрального Комитета.
В комнате 101 говорили все.
Когда Аркадий Галкин подписал протокол допроса, сыщик закрыл папку, как служитель морга накрывает полотном лицо покойного.
– Чистосердечное признание облегчает душу, – сказал он вахмистру, – иначе пришлось бы отпускать. Чуешь, как на душе легче стало?
– Так точно, особливо после утреннего… – откликнулся Кочубей и оборвал себя, чтобы не сболтнуть лишнего в присутствии арестанта.
Анненский потянулся и с чувством выполненного долга зевнул.
– А славнохлопотный денёк выдался!
