комнате имелось окно, забранное второй, зимней рамой. «А что, если? – прикинул Савинков, но потом скептически усмехнулся. – Глупость». Взгляд с перекрестья рамы скатился на постель.
– Ты ведь этого хотел, Жорж Данден! – воскликнул он и плюхнулся на матрас.
Из одёжного шкапа торчала калоша, будто наблюдая. Её тупой сомячий нос, покрытый серой засохшей слякотью, просил угощенья в виде хорошего пинка. Савинков косился на неё, но ленился. Валялся, бездумно таращась между штиблетами, то сводя, то разводя их. В проёме темнел кусочек сеней. Из мрака, как жёлтый бриллиант, сияла замочная скважина. Если оттолкнуться от подоконника и с разбега пнуть по ней… Финн, Юсси, топор…
«Тюкнет впопыхах, не разобравшись, – Савинков вздохнул. – Действительно, зачем я побегу? Разве за мной что-то числится, ради чего стоит улепётывать сломя голову? Возникнут потом у товарищей многочисленные вопросы, не обоснуешь своего поведения. Или… Зачем караулят? В самом деле, не сдадут же меня… Не сдадут ли жандармам?»
Графиня Морозова-Высоцкая не производила впечатления твердолобой сторонницы режима. Изрядно в годах, но с осанкою, она встретила Савинкова в гостиной, богато и со вкусом обставленной, хотя и обветшалой. «Как и сама графиня», – тут же пришло на ум. И Аполлинария Львовна поняла, поскольку давно осознала сей факт и примирилась до полного великодушия к новым кощунникам.
– Выпьете со мной чаю, – она великолепным, исполненным достоинства мановением руки отослала Ежова, который безмолвно повиновался и растаял как тень. – И без титулов, прошу. Мы тут живём в новом обществе, по-простому.
Уселись за чайный столик, расторопно накрытый Марьей. Новенький изящный сервиз дрезденского фарфора радовал глаз.
– Поухаживайте за мной, Борис Викторович, – приободрила графиня слегка оробевшего Савинкова. – Вы, верно, устали с дороги?
– Добирался на перекладных, – беглый ссыльный скромно опустил глаза, взял хрупкий заварочный чайничек с золотым ситечком. – Одним рейсом опасался, чтобы жандармы не сняли с поезда. Ехал по-разному. Бежал я десятого числа, но…
Савинков замолк. Налил себе и стал помешивать ложечкой сахар.
– Окольными тропами, что вились пред вами в лесной глуши, возвратились к океану смерти.
– Как вы сказали? – вскинул голову Савинков.
– Повторить? – явила неожиданную прямолинейность Морозова-Высоцкая.
– Если не затруднит.
Графиня повторила. По спине Савинкова пробежал холодок. Не зная, куда себя деть, торопливо отхлебнул чай, обжёгся, поставил чашку, неприлично громко звякнув.
– Меня, наверное, ищут, – проговорил он, помедлив и находясь в смущении. – Вынужден был побеспокоить, несмотря на соображения конспирации, но и руководствуясь, прежде всего, ими… – он запнулся. – В Вологде Анатолий Васильевич Луначарский рассказывал мне о вас.
– Вот как, – морщины на лице графини
