переписал у кого-то?
– Дал.
– Кто?
– Не скажу.
– Я, кажется, сказал, откуда я. От нас никаких секретов нет. Ты это не знал? Еще раз повторяю: кто тебе дал эту тетрадь?
Сорокин еще ниже опустил голову.
– Понятно. Значит, продолжим беседу в другом месте. Ты догадываешься, где? Отвечай, когда тебя спрашивают!
– Догадываюсь.
– Ты понимаешь, что там в игрушки не играют. И если там с кем-то желают поговорить, то это очень серьезно. Так что? К нам на допрос?
– Не надо.
– Тогда говори!
– Ну, меня же будут стукачом считать.
– Если ты скрываешь правду от органов, знаешь, кем ты становишься? Государственным преступником со всеми вытекающими последствиями. Говори!
– Ну…
– Говори!
– Ну, в общем, мне Вовка Зябликов дал почитать. На три дня. А этот придурок утащил ее у меня.
– Придурок – это твой младший брат? А Владимир Зябликов – это кто? Вы с ним друзья?
– Он старше меня на три года. Уже в армии отслужил. Сейчас на стройке работает. Мы так с ним пересекаемся. Ну, пили пиво у реки. Он достал эту тетрадь, стал читать. Я попросил у него. Он сначала не хотел давать. Но потом дал. Сказал, что на три дня. Если хочешь, то перепиши. Но никому не давай!
– Переписал?
– Не.
– А что так?
– Не люблю писанины. Меня и в училище за это преподаватели ругают, что не пишу конспектов. Ну, я-то вообще пишу. Ну, не успеваю я. Потом у кого-нибудь переписываю. Беру у кого-нибудь конспект и переписываю.
= Так! С конспектами понятно. Кто еще тогда с вами у реки пил пиво?
– Ну. Толька Муханов, Лёшка Коноплев. Вот. Четверо нас было. Взяли трехлитровую банку пива.
– Адрес Вовки Зябликова?
– Ну, в одном доме мы живем. Только он в другом подъезде. Квартира восемь. А комната у них прямо, как заходите в коридор. Слева будет кухня, а прямо их дверь.
–
Конечно, Зябликова можно было вызвать официальной повесткой в комитет на допрос. Тут были две причины, которые заставили Топольницкого отказаться от этого. Первая: указание полковника о том, чтобы провести это дело тихо, без шума, чтобы о нем никто не знал и автора похабщины взять за жабры без лишних свидетелей и без шумихи. Вторая: это наставление Ивана Кузьмича Огородникова, который читал им курс оперативной работы. Иван Кузьмич говорил о том, что неформальная беседа часто дает больше, чем официальный допрос в кабинете. Человек, оказавшись в кабинете, уже чувствует себя виновным, даже если за ним нет никакой вины. Такова человеческая психология, на нее давят стены, стол, протокольная запись. Человек в напряжении, он боится хотя бы на миг утратить бдительность, потому что от каждого его слова зависит его судьба, он ведет себя не так, как в обычных естественных условиях. В неофициальной же обстановке он раскован, больше склонен к откровенности. Если даже проболтается о чем-то тайном, то не сильно переживает об этом. Он знает, что в любой момент может отказаться
