style="font-size:15px;"> Вчера выпал у меня день, что пришлось и награждать, и ругаться… Четверым каптенармусам, своевременно подавшим пищу на позицию, приказал выдать по 10 рублей из артельных, а каптенармуса с фельдфебелем одной роты пришлось изругать и обещать сорвать петлицы… Потом дошла очередь до одного прапорщика, который делал себя больным и, обещав через доктора мне пойти на позицию еще 2 дня тому назад, остался в квартире… разговор был короткий. Видела бы ты своего мужа, в каком он был состоянии… […] Кончили мы миром; он дал мне офицерское слово идти чрез час на позицию, я дал ему таковое же не расстреливать… и он действительно пошел. И заметь, это был прапорщик с университетским значком. Это – теневая сторона командирского управления, скрытая от глаз военных историков. Я должен тебя успокоить, что прапорщик этот не русский, а инородец, что-то промежуточное между румыном, армянином и евреем…
Вчера получил твое длинное письмо от 14 февраля № 124 с подробным описанием ваших стычек. Все это, конечно, меня страшно интересует, но не все мне понятно… не волнуйся только ты, моя золотая, у всех мальчишек бывают такие вспышки… подрастут, войдут в разум, и все пройдет. Я думаю, что Генюша просто по ломотству сказал, что он побил Кирилку здорово живешь; да и сам Кирилка потом признался, что он сам заплакал… Внушай Генюше, что в училище он должен за своего брата стоять горой; так все храбрые мальчики делают, особенно сыновья военных; только трусы покидают своих и переходят к чужим.
От Сережи Вилкова письма не получал. Пусть папа, если статья на непредвиденные расходы не исчерпана, выписывает себе хотя бы 200 рублей, если не больше. Все поймут, что составителю отчета и завершителю всего дела работы было немало. […]
Если письмо это дойдет до тебя раньше отъезда Осипа, то кроме шинели, которую жду, пошли с ним варенья. Мой вкус даже и в Екатеринославе знают: офицерам шлют табак, ликеры или коньяк, а мне какая-то доброжелательница прислала банку варенья. Впрочем, наш поставщик мог и придумать таковую, чтобы подсунуть мне подарок, зная мою в этом отношении щепетильность. Письма твои начинаю получать уже на 13-й день… конечно, они задерживаются главным образом на последней части общего пути, а до Львова, вероятно, доходят быстро… Надо прекращать письмо. Отходит поезд и повезет мои строки моей дорогой женушке.
Крепко вас обнимаю, целую и благословляю.
Целуй папу с мамой… ты ничего об них не пишешь.
Дорогая Женюрка!
Опять пристают ко мне с Осипом и Сидоренко; на этот раз прислали телефонограмму… Как бы ни пришлось отпустить. Кому-то там очень они нужны. У нас зима, кажется, начинает сдавать; вчера была оттепель, и сразу повернуло на тепло, но кругом еще совершенно бело. Если сегодня успею, то напишу еще и закрытку. Пишу, как видишь, на венгерской… попалась под руку. Высылай Осипа так, чтобы он к Пасхе приехал. Почтаря нет уже три дня, а потому нет от тебя и писем. Крепко вас обнимаю, целую и благословляю.
