июля 1915 г.Дорогая моя женушка!
Податель сего подпоручик моего полка Валериан Иванович Собакарев, Георгиев[ский] кавалер. Он едет с четырьмя н[ижними] чинами нашего полка для обучения одному делу. Он к тебе явится, и ты его возьми под свое попечение. Ему придется самому переодеться и переодеть моих молодцов. Помоги им в этом. Надо добиться, чтобы он посетил тебя не один раз, а для ребят устрой что-либо вроде обеда. В[алериан] Ив[анович] человек милый, немного флегматичный, прекрасных принципов, застенчивый… он тебе все расскажет, но не сразу. Я ему и людям дал наставление: они должны быть красивы, изящны, хорошо одеты, а В. И. в солдатскую, конечно, шинель, но изящно, как у юнкеров. Он тебе везет карточки, а ты с ним перешли мне: кулич от Иванова, завернутый в масляную бумагу (сегодня ел у командира Феодос[ийского] полка, совершенно свежий после двух недель), одеколону (доктора советуют им вытирать тело против зуда… я очень чешусь, хотя теперь уже лучше), белые нитяные перчатки и… поцелуи, много самых жарких поцелуев.
Сегодня раздавал на позиции кресты поротно и произносил речи… во многих местах ребята фыркали носами, как лошади на пыльной дороге; никогда мне мой язык и пафос не пригождались более, чем в сегодняшнем поле у колосьев хлеба с одной стороны и окопов – с другой, под редкие выстрелы вражеской артиллерии и его какого-то одного одичалого, по-видимому, пулемета. Сегодня в газете прочитал, что английский епископ на площади Св. Павла сказал о России: «Россия никогда не будет побеждена, пока существует мир, и это не только благодаря обширности ее территории, а главным образом благодаря величию духа русского народа». Приказал сейчас передать в окопы по телефону эти слова и побеседовать об этом с ребятами. Как они нас знают, лучше нас самих. Сейчас предо мною стоят выбранные мною четыре н[ижних] чина, и я читаю им нравоучение: ты бы много смеялась над некоторыми местами… пусть мальчики, если им устроишь обед, покажут им Лахту и ее окрестности…
Торопят. Давай свою красавицу-мордашку, губки и пр., а также малышей: я вас крепко расцелую, обниму и благословлю.
Сегодня 27 дней, как мы стоим на одном и том же месте… впрочем, В. И. все тебе изложит.
Дорогая Женюша!
Ходили сейчас с Осипом взад-вперед и рассуждали о наших домашних делах. Меня больше волнует вопрос о Генюше, а его – упаковка и отправка нашего имущества. Решили, что последнее выяснится с получением у тебя литеры и тогда я могу послать отсюда человека 2–3, в их числе, вероятно, и Осипа. Относительно Генюши Осип отмалчивается – это для него вопрос слишком высокого порядка, а меня он, конечно, берет сильно. Генюше в ноябре будет 10 лет, годы еще не ушли, и с практ[ической] точки зрения его провал ничего опасного не представляет, но 1) он может пришибить его нравственно, принизить его гордость (привычка к неудачам), и 2) что ты с ним будешь делать, когда он все будет знать и ему скучно будет усовершенствоваться? Как он теперь читает,
