всегда напряжённое «советское лицо», смотрели друг на друга, и в глазах у них была любовь и грусть.
Особо следует сказать о театре и базаре Городка.
Но, конечно, вначале – о базаре. Он уж куда важнее театра. И даже – кина. Ибо базар – это и театр, и кино, и оркестр народных инструментов. Даже, может, и Совет Министров – просто вот об этом лучше не говорить.
Итак, базар, базарный день. Утро, пятница. Уже все столики торговые заняты.
Куры, утки, гуси. Яичек корзины. Масло, сметана, творог, сыр.
А ягода-малина. Капуста, огурчики, «лучок-стручок, чё ты смотришь, мужичок».
Мужички, что на самом деле на продавщиц поглядывают, краснеют, отходят, закуривают свой самосад.
А недалеко уже Шлойме свои бороны, уздечки, обручи, подковы работает.
Мужики смотрели, спорили, ругались, покупали.
За Шлойме была площадочка. Звали её Цыганская. Туда цыгане приводили коней. Нарядных, вымытых. Ох, селянин, умрёшь – да купишь.
Ещё эта площадочка была интересна, когда рынок уже закрывался.
Темнело. Но городская власть – ох, мудра, прости Господи.
На площадке поставили три столба, и свет ночной, привлекая мошкару и ночниц, не давал возможности уйти молодёжи да и остальным.
Неправильно мы написали «молодёжи». Все были на этой площадочке молодые.
И начиналось!
Бас под гармошку вдруг начал рассказывать:
…Когда б имел златые горы
И реки полные вина…
Около столба с лампочкой скромно сидел баянист. У ног, как водится, картуз. Понятно, для поддержания тонуса.
Первого певца заменял тенор, чисто выпевавший:
…Живёт моя отрада
В высоком терему.
А в терем тот высокий
Нет ходу никому.
Конечно, публике, а её-то стало неожиданно много, всё было приятно и по душе. Уже девчонки да молодухи стали подпевать про Хасбулата удалого.
Народ подпевал. Кто-то уже приплясывал, но все смотрели налево.
Слева стояла группа цыган. Настраивались гитары. Девушки оправляли тихонько шали, юбки, шальвары и… ждали. Отмашку дает главный. А у вольных цыган дисциплина ещё круче, чем в армии или, не к ночи помянуть, в лагере.
Уже спели под скрипку ребятишки с девочкой «Купите бублики, горячи бублики», когда один из цыган (ах, красив черт!) мигнул Маше, буркнул:
– Заводи, Маня, заводи.
И тут же красивая Маша выскочила на площадку. За ней – два парня с гитарой.
Ай, загулял, да загулял
Да Ваня, мураш бара… –
закричала, запела, зарыдала Маша, помахивая тихонько шелковым платком.
Да бить ловэ ев, дылыно,
Пронил капа.
О хэладэ лэс ухтылдэ,
Ромалэ-лэ.
Ай, загулял,
Да загулял
Да Ваня, молодец удалой.
Да
