не изменяющихся психических элементов. Если же это не так, если мы предположим психическое бытие, не поддающееся объяснению при помощи атомистических теорий, тогда не может быть и косвенной необходимой связи между физическими и психическими изменениями в мире, тогда процесс изменения и действования в физической сфере протекает, на самом деле, не параллельно с психическим.
Отсюда вытекают два следствия. Прежде всего непосредственный опыт не знает такой душевной жизни, изменение которой сводилось бы только к отношениям ее элементов, как не знает он и движения атомов; и если параллелизм приводит нас к такому понятию психического бывания, то он, следовательно, заставляет нас делать разграничение между сущностью душевной жизни и непосредственной данностью. Мы признаем, с этой точки зрения, необходимость и, если угодно, правомерность всех тех теорий, которые стремятся разложить многообразие эмпирической душевной жизни на простые ощущения или что-нибудь в том же роде, подобно тому, как естествознание разлагает на простые вещи мир тел. Ясно, что параллелизм оправдывается и падает вместе с возможностью психологической атомизации, иначе как могли бы протекать параллельно процессы, принадлежащие двум различным формам бытия, из которых одни мы должны принять, как воззрительные реальности, а другие – постигнуть нашей мыслью, как логические сущности? Взаимное соответствие было бы здесь так же невозможно, как и причинная связь. Только явление с явлением, или сущность с сущностью могут связываться причинно и полагаться, как параллельные. Итак, одна из предпосылок, скрытых в понятиях физического и психического, которая вела к устранению психофизического параллелизма, сама устраняется с последовательным проведением параллелизма.
Но разве теперь это проведение не становится уже возможным? Или разделение сущности и данности в душевной жизни не столь же правомерно, как и в телесном мире? Правда, было бы не трудно показать, что оно правомерно, так как ни одна общая теория не может остановиться на непосредственной данности – ни психологическая, ни физическая. Но нам не за чем углубляться в подробности, так как и это указание, хотя бы и обоснованное, не спасет параллелизма. В самом деле, из параллелизации душевной жизни с миром атомов вытекает еще и второе следствие. Если мы последовательно продумаем механическую теорию, то последние составные части тела явятся для нас простыми, не изменяющимися и равными друг другу. Из этого следует, что и психические элементы должны быть просты, неизменны и равны, если можно говорить о параллелизме во всех изменениях. Но единственное понятие изменения, которое остается мыслимым для этого мира простых и неизменных элементов, исключает всякое качественное изменение и определяется, как и изменения в мире атомов, чисто количественно. Поэтому если серьезно попытаться привести в соответствие психику с механическим миром тел, то придется допустить в ней чисто количественную обусловленность всякого
