улочках и почти перестал ощущаться у Новослободской, а на Маяковке я заметил уже людей, лица были тревожные, но какие-то вроде бы радостные; все были возбуждены, это я отчетливо видел, хотя они не производили никаких резкостей: напряжение угадывалось по тому, как коротко они перебрасывались фразами. Кто-то спросил меня: «Парень, ты оттуда? Как там?» «Там убили кого-то», – выдавил я, и тут мне стало плохо, я почти перестал соображать и единственное, чего в этот момент боялся, – что меня вырвет прямо на собеседника. Все же я разобрал совет – не ходить в сторону Смоленки. Говорили, что у Белого дома тоже стрельба и жертвы. Тогда я обошел стороной, по переулкам, Лубянку и Кремль, дал большого крюка через Китай-город и Таганку. Там оказалось тоже страшно и тихо, тихо, звуки существовали, но существовали отдельно и только подчеркивали пустоту – они были в другом пространстве. Я разгребал тишину, как тяжелый песок, я дико устал, замерз, мне казалось, что на ноги навесили кандалы; я шарахался от любой лужи – вода казалась черной, как кровь с шеи убитого паренька, и мне все мерещилось, что часть попала на меня, но я не мог разглядеть. Щекой я ощущал влагу, но не понимал, откуда она.
И Стурнин поворачивался к жене:
– Посмотри, посмотри! Нет ли пятна?
Ни пятнышка крови не увидела Ася на лице мужа, он даже ухитрился особенно не измяться, но выглядел так нелепо – полноватый растерянный юноша, растрепанный интеллигент, ко всему прочему потерявший очки – что она нервически рассмеялась. Ей пришлось подвести Дмитрия к зеркалу, чтобы тот увидел и оценил внешность своими близорукими глазами и успокоился.
– Почему, Димка? – спросила она.
Стурнин понял, несмотря на потрясенное состояние и усталость: Ася спрашивала не столько о том, почему он не предупредил, куда отправляется, сколько о том, зачем он вообще пошел к Останкинской башне.
– Я и сам не знаю, – пожал он плечами.
Дмитрий не кривил душой ни капельки. Его однокурсники тоже не смогли бы, наверное, внятно сказать, почему они вдруг снялись из общаги, подобно возбужденной стае скворцов, и полетели в горячечные недра смутной октябрьской Москвы. Некоторые играли в идеологию и объявлялись революционерами, хотя толком не могли определить, за кого выступают. У немногих получалось выстраивать подобие логических цепочек; но никто не представлял, что именно стоит за словами, которые так щедро сыпались в эти дни изо рта. И уж точно никто не смог понять, отчего молодая толпа при подходе к опасному месту куда-то канула, рассеялась, будто только что не призывала стрелять, крушить и уничтожать – одни мальчики и девочки банду Ельцина, другие – реваншистов из Верховного совета; разбежалась и оставила Дмитрия в одиночестве.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
