заехать, но пересекаемся больше в Иркутске.
Собаки во дворе не оказалось. Семейный дом, построенный почти тридцать лет назад, потерял былой лоск, но по-прежнему стоял, зарывшись в каменистую почву.
Я попинал калитку. Лампочка, затаившаяся под коньком, вспыхнула, заставив зажмуриться, в доме загремели двери.
– Чего надо, Птичкин? – закричал с крыльца Санька.
«Надо же, вспомнил», – усмехнулся я своему студенческому прозвищу.
– Пусти переночевать, я же звонил.
– На тебе, удивил звонком. Ты всегда звонишь, а вот приехал, наверно, лет за десять впервые.
– Мы же с тобой неделю назад в кабаке сидели, или не считается? Чего мне теперь, в машине спать?
– Как хочешь… Могу и пустить.
Он всегда такой. Воспитывает. Можно внимания не обращать. Сейчас заставит на гитаре играть и себя слушать.
Сундучок покоился в багажнике, обжигая тайнами при каждом воспоминании. Решил, что открывать буду в Иркутске. Отосплюсь и завтра же отчалю.
Грохнул замок, и в тусклом свете запыленной сороковатной лампочки предстал мой старый товарищ.
– Квартиру на Слюдянских Красногвардейцах не продали? – поинтересовался я, обнимая друга.
– В прошлом году… – Санька чуть отстранился. – Мебель сюда перевезли, тебе что, на любимом диване стелить?
– Ну да. Как сам? Водку будешь?
– Завтра вставать рано. Утром в Иркутск, так что давай ложиться…
«Крузака» загнали во двор. Без вечно гавкающих кабыздохов он выглядел сиротливо и угрюмо. Прямо как Санька со своим: «Чего надо?»
Душить меня гитарными откровениями он не стал, хотя музыкального добра в доме было с избытком. Пара раздолбанных акустических гитар лежала поверх кучи из останков барабанов.
– Помнишь? – кивнул в ту сторону Санька.
– Да…
Говорить не хотелось. Это были частички нашей жизни, причудливо переплетенные временем.
– Давай ложиться, мне завтра рано, – напомнил товарищ.
– Пару дней могу пожить? – спросил я, сообразив, что утром можно будет без помех покопаться в сундучке.
– Я тебе сто лет назад сказал: в любое время и на сколько хочешь, – ответил Саня. – Пойдем, покажу, куда ключи класть.
Нычка оказалась в шиферной выемке на козырьке бани.
Вернулись в дом.
– Белье там, – махнул рукой хозяин в сторону древнего комода. – Давай стелись, и спим.
Приснился двор Санькиного дома. Живой кабыздох злобно тявкал, натягивая веревку, и падал на бок после каждого азартного прыжка. А мне кровь из носу нужно было оставить ключи там, где показывал Саня.
Изловчившись, я дотянулся-таки до выемки, но поскользнулся и грохнулся на пса сверху. Тот отскочил, взвизгнул и цапнул меня за руку. К моему удивлению, хватка оказалась несильной. Псина лишь слегка придержала меня зубами и проворчала:
