глухо и отчужденно промолвил я.
– Попрощаться!
– Попрощаться! … Зачем? – тупо и неприязненно повторил я опять, не понимая сам, что говорю и что со мной происходит.
– Пра-а-авда за-а-чем, – протянула она, в задумчивости растягивая слова.
И растерялась.
– Так глупо, – заявил я, – один миг счастья!
– Ведь, правда. Так будет лучше вам и мне, – неуверенно промолвила она.
– Насчет вас не знаю, а мне, … а мне… – замялся я, не зная как продолжить.
– Так мы с вами по-настоящему и не успели сыграть в вашу игру на откровенность, – с грустной улыбкой в голосе, произнесла моя милая спутница.
– Вы правы! Что-то не получилось! Наверно я зря ушел.
Я смотрел на нее отчужденно и голос мой звучал как бы издалека.
Она ничего не ответила. Я подождал и вышел на перрон. Маша последовала за мной. Она взяла рукав моей рубашки и отцепила серебряную винтажную запонку, с зеленым дымчатым нефритом. Тугая квадратная запонка поддалась с трудом, но ее ловкие маленькие пальчики пересилили плотную ткань.
– Вот так! – заявила она и спрятала ее у себя в кулачке.
– На память?! – грустно улыбнувшись, поинтересовался я.
– На память! – согласилась моя милая спутница и голос ее дрогнул.
– Будете меня вспоминать?! Это хорошо!
– Ничего хорошего. Я почти месяц буду на Сестрорецком курорте в Ахъ-Ярви, под Райволой. Если вы… если вам вдруг понадобится ваша запонка, вы всегда сможете ее забрать.
Я притянул ее к себе. Она быстро и трепетно прижалась, но в губы целовать не позволила.
– Нет! Это совсем ни к чему. Увидят. Правда!
Прозвучал натужный свисток паровоза. Я подвел ее к подножке, помог взобраться и когда поезд тронулся – она, робко оглянувшись, сама быстро поцеловала меня в губы и сунула что-то в руку.
Пока поезд не скрылся в темноте, я видел ее бледное лицо, белую фигурку и тонкую руку похожую на шею лебедя. Она махала ей и виновато улыбалась на прощание.
Тайные послания
Зайдя на станцию, я развернул плотную бумагу. Это была свернутая вчетверо финская почтовая открытка с видом Выборга.
«Михаил! Дорогой и добрый мой Миша. Если у меня хватит сил отдать эту открытку, то Вы точно прочтете ее и сами решите, стоит ли мне писать. Когда Вы ушли, я еще долго плакала, но беззвучно, чтобы Вы, не дай бог, не услышали! Я не знаю что со мной!
Дальше следовала фраза, густо вымаранная чернилами и потом приписка: Мой адрес Мадам Марии Александровне Голубевой. Приморская железная дорога. Сестрорецкий Курорт. Пансионат М. И. Пильц. Дорогой мой Миша, открытки идут из Петербурга за один, два дня. Не думаю, что из Сестрорецка потребуется больше
