тетивы трех или четырех тугих татарских луков – не брезговали Орденские слуги перенимать что-то полезное и у бесноватых кочевников, сорвались с них и полетели в кучку обороняющихся белооперенные стрелы с коваными наконечниками. Степан увидел, как вздрогнул Илья и попытался переломить у самого тулова торчащее из него древко, да неведомый мастер заблаговременно обвил его полоской тонкого литого железа.
Пелюша тем временем уже успел позабавиться со своим обидчиком и даже был несколько раздосадован чрезмерной скоростью мести и той легкостью, с которой она свершилась. У вьюков его коня, притороченная за продетый сквозь уши длинный кожаный ремешок, билась о конский круп криво отрезанная голова Вебры Клаусгайлы – криво, потому что и тут поспешил Сквайбутис. Князек стремился теперь к дому, в который, как он видел, накануне препроводили жениха с невестой к их первому в совместной жизни брачному ложу.
Еще издали Пелюша разглядел две фигурки, вокруг которых сгрудилась дюжина Орденских оружных и пара рейтеров. Судя по доносившимся звукам, то ли шли переговоры, то ли у дома просто негромко меж собой бранились. «Герцог литовский» спрыгнул с седла, похлопал коня по шее и ровным шагом направился к сборищу. Подвинув рукой оказавшегося у него на пути немца, Сквайбутис оказался лицом к лицу с княжичем. Тот увидел еще одного незнакомца и недобро усмехнулся:
– О, какая честь! Так гляди, Вайва, – не рискнул при посторонних Федор использовать одно из тех домашних, заветных имен, что дал он своей нареченной. – Похоже набольший над этой разбойничьей шайкой на разговор пришел!
Князек сморщился, словно крепко глотнул прокисшего пива, – ну зачем здесь, в такой откровенно безнадежной ситуации, так глупо и так высокомерно себя вести. Нет, совсем не хотел Пелюша, чтобы русич ползал у него в коленях и униженно вымаливал себе и жене прощение и откуп, но все имеет пределы и такие беспардонность и непоказное бесстрашие Федора начали понемногу выводить Сквайбутиса из себя.
– Исполать тебе, Федор Константинович! – тем не менее поясно поклонился княжичу, разогнулся и – вот тут уже подпустил в голос издевки. – Что гостей дорогих в дом не приглашаешь? Сели бы рядком, как у вас говорится, да потолковали бы ладком. Заодно и за здоровье и счастье молодых, – вот уж тут Пелюша добавил в голос ехидцы изрядно при словах «здоровье и счастье»! – по чаше вина бы подняли.
– Да кто ты таков, тать, чтоб я с тобой хлеб преломил, да чару выпил? – вопросил Федор негромко, но для «герцога литовского» словно гром небесный прогремел. – На мирной веселой свадьбе вон что учинили! – левой рукой княжич прятал за спину жену, поэтому обводящий полевой стан жест пришлось сделать правой, в которой был зажат меч. – И откуда меня знаешь? Что, на пир честной не только добрые люди, но и воронье черное пожаловало?!
Федор на несколько секунд обернулся к Варваре-Вайве и горячечно зашептал ей:
– Любая, только ни слова, молчи, не перебивай!
