под колено – взвыв, парень упал и схватился за ногу.
Оксандр и Нейт начали теснить Рейна к столу. Он поясницей почувствовал шершавое дерево – дальше некуда. Оксандр занес кулак. Рейн левой рукой ткнул Нейта в кадык, отбил кулак Оксандра, схватил его за волосы и увлек вниз, ударив головой об угол стола.
Парень как-то странно осел. Рейн поймал испуганный взгляд Нейта, тот отступил. Из виска Оксандра полилась кровь.
Рейн несколько раз открыл и закрыл рот. Перед глазами появился туман. Он услышал крики, но не понимал, чьи они: его самого, Дерита, Нейта, Амира, а может, это Оксандр сумел встать?
– Рейн, Рейн, Рейн, – голос Аста прорвался сквозь туман.
В классе появлялось все больше людей: кто-то из учеников постарше, послушники, незнакомцы… Рейн переводил взгляд с одного на другого и отчаянно пытался понять: чего это они пришли? Ничего страшного же не случилось? Не могло случиться.
Раздался крик:
– Это его демон! – Дерит ткнул пальцем в Рейна. – Он сам признался, что говорит с ним!
У-Крейн посмотрел на Нейта и Амира, ища их поддержки. Те переглянулись и медленно кивнули. Послышалось: «Ноториэс» – сильное и жестокое, как клеймо.
Одна фраза прозвучала громче других:
– Его нужно перевоспитать.
Рейн задрожал всем телом. Пусть обзывают. Пусть наказывают. Пусть смеются и дальше, сколько угодно! Только не перевоспитание. Рейн с отчаянием посмотрел на Аста. Он поддался ему. Проиграл свою битву с демоном и теперь должен ответить за это.
***
– Арджан, прошу! – молила мать, цепляясь за плащ отца.
Тот не терял привычной холодности и цедил скупое:
– Так надо.
Семья стояла перед зданием Инквизиции, Черным домом. Каменные стены казались такими черными, словно в них заключалась сама тьма. Солнце обходило улицу стороной, здание всегда накрывала тень. Крыша из темного стекла манила ворон с грачами, и их хриплые крики сопровождали каждого входящего.
Ноториэс. Перевоспитание. Эти два слова неотступно следовали за Рейном всю последнюю неделю. Он и сам шептал их себе каждую секунду.
После шестнадцати тех, кто совершил преступление и послушал демона, отправляли в тюрьму, на рудники или казнили. Малолетних Церковь передавала в Инквизицию на перевоспитание. Это давало шанс.
Только выживали не все.
А если выживали, всю жизнь носили клеймо и печальную славу ноториэса – говорящего с демоном, преступника.
– Отец, прошу, – Рейн повторил за матерью.
Он не отводил глаз от Черного дома. Шептали разное: о бесконечных подвалах, где держат заключенных, о комнатах с сотней пыточных орудий, о камерах, где узнику не шевельнуться.
Но смирение и послушание всегда давались через боль. Церковь учила этому.
– Отец! – еще сильнее взмолился Рейн.
Тот вплотную подошел к сыну и процедил сквозь зубы:
– Думаешь, я ничего не видел? Твоих
