Часы. Всего лишь часы.
Встревоженный ее неистовством, я схватил ее за плечо. Она повернулась и прильнула ко мне, как плачущий ребенок, спрятав лицо у меня на груди.
– Это невыносимо, – стиснув зубы, выпалила она.
Я чувствовал, как она дрожит всем телом.
– Уйдем отсюда, – прошептал я. – Давай уйдем, если тебе так больно.
– Нет, я не этого хочу. Я все равно буду слышать этот звук – разве ты не понимаешь? – Слегка отстранившись, она посмотрела на меня. – Я все равно буду это слышать! – Ее глаза заволокла пелена, все ее внимание обратилось к часам в доме. – Тик-тик-тик… Господи, меня будто хоронят заживо!
Поколебавшись, я сказал:
– Хорошо, сейчас я все исправлю. Отойди.
Она посторонилась. Подняв ногу, я изо всех сил ударил стопой по двери. Что-то треснуло. От удара боль разлилась по всей ноге, до самого бедра. Я ударил еще раз – косяк сломался. Дверь распахнулась. Тиканье тут же стало громче и отчетливее.
А лунный свет выхватил из темноты сами часы, расположенные напротив двери: высокий часовой шкаф, выше меня, с поблескивающим при каждом тяжелом движении маятником.
На ум мне пришла строчка из старинного, мрачного негритянского гимна: «По крышке гроба молоток стучит…».
Внезапно я ощутил ту же подавленность, что и Наоми. Я прошел по комнате, открыл стеклянную дверцу шкафа и быстрым движением остановил маятник. Тишина принесла облегчение, подобное глотку холодной воды после долгой жажды.
Наоми осторожно вошла вслед за мной и, как зачарованная, уставилась на циферблат часов. Я вдруг заметил, что она не носит наручных часов. Никогда не видел, чтобы она их носила.
– Избавься от них, – сказала она, не переставая дрожать. – Пожалуйста, Дерек… избавься от них.
Я присвистнул, снова окинув взглядом старое чудовище.
– Это не так-то легко! – сказал я. – Они очень тяжелые!
– Прошу тебя, Дерек!
Меня пугала ее настойчивость. Отвернувшись, Наоми уставилась в угол. Как во всех этих тесных, псевдостаринных домах, здесь было всего три комнаты. Та, где оказались мы, была забита мебелью: большая кровать, стол, стулья, сундук. Подозреваю, что, если бы не это нагромождение предметов, Наоми спряталась бы в углу.
Что ж, можно попробовать.
Поразмышляв, я пришел к выводу, что лучше разобрать часы.
– Тут есть лампа? – спросил я. – Плохо видно. При свете мне было бы проще работать.
Она что-то неразборчиво пробормотала; затем щелкнула зажигалка, и комнату озарило мерное свечение, начало которому положила желтая вспышка. До меня донесся запах керосина. Она поставила лампу на стол так, что свет падал на часы, минуя меня.
Я снял гири и сунул их в карман; затем достал из нагрудного кармана отвертку и атаковал шурупы в углах циферблата. Как я и рассчитывал, без них получилось извлечь весь механизм. За ним, словно пуповина, потянулись цепи, с тихим лязгом
