сводилась к одному – всё хреново и кому-то придётся за это ответить, но делалось это как-то слишком уж тихо. Поблизости не было ни одного полицейского наряда, зато прессы набежало с избытком. Журналисты, словно стервятники, облепили припаркованную у входа машину. Вспышки полыхали пулемётными очередями, искрами рикошетя от затонированных стёкол, но кто бы ни был внутри, выходить он явно не собирался.
Рядом со мной пристроилась парочка туристов. Парень подпрыгивал, чтобы разглядеть что-то над морем из голов, а его подружка глупо таращилась по сторонам, словно не понимая, где находится и что вокруг происходит.
– Это же сам Федосий Выхштинский из Братьев Света! – кричал он. – Пойдём скорее, я хочу его послушать, пока мы здесь!
– Отлично, что может быть лучше дурацкой проповеди в праздники? – сонно проворчала девушка, позволяя утянуть себя вперёд.
Неожиданно толпа расступилась настолько, что я сама увидела стоящего на перевёрнутой урне маленького пожилого человека в белой рясе. Руки воздеты к небесам, голова запрокинута назад. Ветер безжалостно раздувал его одежду, обнажая босые худые ноги, трепал седые волосы и длинную бороду. Несмотря на холод, лицо проповедника хранило безразличное ко всему мирскому выражение. Чтобы не мешать дедушке, митингующие вели себя крайне почтительно, выражая претензии к миру исключительно шёпотом и неприличными знаками. Наконец Федосий обвёл окружающих суровым отеческим взглядом, и народ окончательно притих и приготовился проникнуться святыми словесами.
– Дети мои! – Раздавшийся голос оказался звучным и громким, хотя старец не прилагал никаких усилий, чтобы перекрыть шум с другого конца площади. – Сегодня я не стану просить вас покаяться в прегрешениях ваших и принять ближнего своего, как самого себя! Этого больше не будет!
Вокруг ахнули, а я так передумала идти дальше.
– Гляди, щас анекдоты травить начнёт про Императора Дририя и Верховного Инквизитора, – хохотнули сзади. Я тоже сдавленно фыркнула, припомнив парочку самых сальных, но возмущённое женское шипение, призывающее к почтительному молчанию, подействовало и на меня.
– Почему? Я отвечу! – продолжил тем временем проповедник. – Пришло время правды! Слушайте же, дети мои, и сокрушайтесь, ибо Свет уже оставил нас!!!
Узловатый палец указал в небо, которое тут же угрожающее потемнело, и ледяной ветер со свистом пролетел над толпой, срывая шапки. Даже золотые лампочки на ёлке сперва замигали, а потом взорвались у самой макушки и сыпанули искрами. Апофеозом момента стал женский истерический вскрик.
– Чувствуете, чем пахнет?! – Федосий повёл хрящеватым носом под согласные крики. – Этот мерзкий запах?! Эту нестерпимую вонь?! Вдохните её и ужаснитесь! Она уже здесь!! Среди нас!!! Так смердят её руки, покрытые кровью грешников!!!
Стоявшие рядом засопели носами в надежде ощутить некие ужасные миазмы. Как по мне, так здесь действительно попахивало.
