Зайцева оборвалась и резко обернулась в сторону Болтунова, наведя на него указательным пальцем. От этого Евгению стало как-то не по себе и одновременно с этим, что-то снова кольнуло его в сердце.
– Продолжайте! – успокаивая, послышался из рупора голос Контролера.
Зайцева послушалась и продолжила.
– Я многое и всякое повидала, но такого странного пассажира еще никогда. Он шел вразвалочку, одетый в махровый коричневый халат. В то самое время, когда на улице, прошу заметить, было всего лишь три градуса тепла. При этом, на его босых ногах были надеты обычные летние синего цвета сланцы. Этот человек шел, неся в охапку огромное серое одеяло под мышкой и что-то бурчал себе под нос. Но в этом нет ничего удивительного. Ведь как я и говорила, на улице было чертовски холодно. И мало ли зачем ему потребовалось это одеяло. Может он хотел им укрываться в вагоне поезда, а может он вез его в химчистку. А может это все что у него было в этой жизни. И право это не показалось ни мне, ни моему дорогому другу, Петру Олеговичу, странным. Спросите Петра Олеговича сами. Он не даст мне соврать!
Все снова устремили свой взгляд на второго контролера и замерли от увиденного.
На сей раз Петр Олегович был занят тем, что старательно чесал свое левое ухо. Казалось бы, что может быть удивительным в том, что кто-то чешет свое собственное ухо, которое по какой-то счастливой или естественной случайности выросло на его голове. Однако Дворовой все же сумел обескуражить даже самых ярых скептиков, которые за всю свою жизнь немало повидали диковинных вещей, включая его хорошо знакомую билетершу Зайцеву.
Петр Олегович, упираясь левой рукой в край стола, выставив на всеобщее обозрение, круглое словно бублик, ухо, с невиданным азартом, желающий расчесать его до самой крови, высоко поднимая левую ногу, пытался во чтобы то ни стало дотянуться и почесать ухо. Эти движения давались ему крайне тяжело и выглядели настолько нелепо, насколько это только можно себе представить. Однако пару раз ему все же удалось это сделать и по его физиономии было понятно, что эти прикосновения доставили ему немалое удовольствие, чем тот дискомфорт, который он испытывал от задирания ноги.
Выступающий за трибуной громко и продолжительно покряхтел в громкоговоритель, пытаясь привлечь внимание Дворового, сурово смотря на дурацкое выражение лица своего коллеги. В это самое мгновение, Петр Олегович, оторвавшись от своего занятия, озадаченно и растерянно уставившись сначала на первого контролера, затем на билетершу, далее на присяжных заседателей, а после уже и на Болтунова с приставами, выпрямился во весь рост, высоко поднял голову и медленно проговаривая каждое слово, отчеканил:
– Полностью, полностью солидарен с Альбиной Степановной! Каждое слово! Каждое слово – это кремень правды и беспристрастности!
– М-да, – протянул Выступающий недовольно качая головой, и жестом руки попросил билетершу продолжать.
Зайцева, вспомнив про платок, который
