Но за богатыря ротмистра беспокоиться не стоило, такая доза ему была как слону дробина.
Раскрасневшись глянцевым брыластым лицом, Корсунов, балагур и душа любой компании, рассказывал одну из своих бесчисленных баек:
– Ноябрь пятнадцатого. Позиции застыли, кавалерия не у дел. Стоим на западном берегу Двины меж лесов и болот. До немца четыре версты. Скучища адова, только водкой да картами спасаемся. Выпишем через ветеринара спирта, будто для медицинских целей, бавим напополам, пару капель глицерина на литр капнем и сусоним не хуже «белой головки»[14]. Мечтаем, чтоб нам так жить до победы над супостатом. И тут, господа, в полк прибыл новый командир – полковник Кнауб…
– Извините, Пётг Петгович, это какой Кнауб? – грассируя, в монолог вклинился субтильный адъютант. – Котогый сейчас десятым гусагким Ингегманландским командует?
– Нет, поручик, ингерманландец – кузен его, того же, впрочем, сорного поля ягодка. Где наш обретается, не ведаю, затерялся след Тарасов. Но вернёмся к теме доклада. Новоявленный командир оказался заклятым трезвенником и нашу лавочку в момент прикрыл. Какой-никакой резерв в погребах имелся, и до возобновления правильного снабжения установили мы режим экономии. Кумпанствовали обычно тёплой бражкой – трое эскадронных да пулемётчик. За виночерпия был штаб-ротмистр Беспалько по прозванию «Рыбий глаз» – худой как мощи, лицо костлявое, череп облезлый, педант и зануда, но рубака, я вам доложу… Так вот, господа, откупоривает он бутыльмент, разливает, в три стопки – спиртягу, а в четвёртую – колодезную воду. Перемешает склянки, мы разберём, не зная содержимого, чокнемся и опрокинем. Самое главное, никто не должен виду показать. Ни тот, кто живительного эликсира отведал, ни тот, кто пустой воды хлебнул. Так вечерок под шестьдесят шесть с «шубой»[15] скоротаем, в полночь расходимся умиротворённые. И вот в одну ассамблею опрокидываю три подряд и всякий раз – вода-с. Так весь вечер – по усам текло, в рот не попало. Разумеется, об афронте[16] я – молчок. Внутренние терзания опускаю. Но самое интересное впереди. Следующий вечер, а за ним ещё один – такая же катавасия. Признаюсь, господа, закручинился я. «Это не случайный камуфлет, – размышляю. – Кисмет»[17]. На день четвертый наш «Рыбий глаз» заявляется просветлённый, говорит: «Проторил тропу в закрома» и выставляет несколько флаконов. Мы и рады-радёшеньки разговеться. А через полгода Беспалько ранило. Осколками снаряда посекло всего, особенно личину, и без того неприветливую. Я его, истекающего кровью, сопровождаю в лазарет. Он вот так рукой за борт фурманки уцепился, приподняться силится и молвит: «Хочу, Петя, перед смертью покаяться. Помнишь двинское сиденье, когда тебе три дня подряд вода вместо водки доставалась? Шельмовал я тогда – все три вечера в бутылке вода была, все четверо мы водою давились. На настоящую попойку я спирт берёг-выгадывал».
– Подлинно русская натура, – вытирая платком пальцы, оценил услышанное капитан Капнин.
«Белой головкой» в дореволюционной России называли водку высшего сорта.
Карточная игра, распространённая в дореволюционной России.
Афронт – неудача (устар.)
Кисмет – судьба, участь (заимст. из арабск.)
