месяца. Может быть, и дольше – просто я уволилась через четыре с половиной.
В 10 утра мне на утренней смене пришли сообщения от владельца: «Кать, там сейчас придут человек 20. Надо их посадить. Всех вбивай в базу. Потом объясню всё».
Пришло действительно 17 человек. По одному, по парам, некоторые – группой. У них в руках были папки, цветы в горшках и целофановые пакеты с компьютерами.
У какого-то дизайн-бюро случился пожар в офисе: почти всё обгорело, и больше там работать было нельзя. Спасли вещи, документы, какие-то чертежи, ну, и сотрудников.
Они купили у нас абонементы на 3 месяца для всех.
Так моя работа «Бариста в коворкинге» за 100 р/час превратилась ещё и в «Офис-менеджер». Меня никто не предупредил – так просто случилось.
У нас можно было бесплатно распечатывать: левой рукой я варила бесплатный кофе, а правую не отрывала от принтера. Лицу надо было улыбаться, ногам – не болеть от уже 10-12-часовых смен, голове – не забывать записывать всех в журнал пребывания, ведь помимо этого офиса к нам всё ещё приходили случайные зеваки.
Иногда нужно было отвечать на заебавшие вопросы «А почему ты такая грустная?», «А можно у вас тут на кухне оставить еду?», «А можно выделить мне отдельную коробку под вещи» и прочие испытания проходить.
Я стала многофункциональным роботом.
Не скажу, что я была в восторге от перспективы каждый день на протяжении четырёх месяцев видеть одни и те же лица, но я как-то быстро с ней смирилась. Некоторые из этих лиц узнала бы до сих пор. Один парень узнал и окликнул меня на Тверской спустя год – мы приятно поболтали. Со временем я полюбила многих в этой компании, хотя так и не узнала её названия. Я чувствовала себя частью «их коллектива» больше чем частью коллектива Розетки.
В Розетке муссировалась идея «семейности»: в соцсетях, на устах, в медиа. Кофейня выстроила образ бренда на вот этом «Мы тут все одна большая семья». Но по факту – это была не семейность, а закрытое сообщество с избирательной дружелюбностью. Знаете, такой закрытый клуб.
Меня не включили в семью. Я была нежеланной бедной родственницей на ужине, которую или не пригласили, или сделали это из одолжения. Она сидит на галёрке, с ней никто не разговаривает. Трое ребят, что основали это место были высокомерными и ничего кроме денег не любили – просто подавали это под сахарным соусом семейности. Они регулярно обсуждали друг друга и всех «друзей», не умели нормально общаться и просто были токсичными.
«Семейные ужины» собирались регулярно, но я никогда не знала, можно ли мне прийти, а когда всё-таки приходила – всегда чувствовала себя лишней. Я пыталась улыбаться, общаться с людьми, но без толку. Я старалась понравиться ещё больше: я пекла и приносила свои печеньки, оставалась на ночь в кофейне, чтобы сделать торт на следующий ужин, соглашалась на лишние смены и подмены,
