выскочил наружу и начал кататься в огромных сугробах, загребая снег охапками и растирая пылающее тело. Когда он вернулся, лицо его выражало непередаваемое блаженство.
– А ну, кто еще со мной! – и снова взмахнул веником…
– Нет, это, конечно, изумительно, – говорила Альба, когда все кончилось. – Я чувствую себя совершенно обновленной. Такое впечатление, что до этого я вообще никогда не мылась…
Новиков сидел напротив, перебирая струны гитары, и негромким приятным баритоном пел соответствующую случаю, ритуальную, по всем признакам, песню:
Истопи ты мне баньку по-белому,
Я от белого света отвык…
– Ну, понравилась вам встреча с прошлым? – спросил он, заглушив ладонью гул струн, и у Альбы, да, может, и не у нее одной метнулась вдруг в душе нелепая, но отчаянная надежда, что сейчас все кончится и Новиков объявит, что они были участниками нового туристического аттракциона с таким вот названием.
– Каждое время имеет свои преимущества, – осторожно ответил Герард.
– А мне понравилось без всяких оговорок. Как у вас тут все… Естественно. И пища, и запахи, и обычаи. Все. Я давно мечтала пожить как-то похоже. Один раз отдыхала в Канаде, но там все равно не так. А здесь все подлинное. Вы, наверное, были очень интересные и… сильные люди.
– Наверное, – улыбнулся Новиков. Все рассмеялись. Действительно, он сидел от них на расстоянии вытянутой руки, и его атлетическая фигура в буграх и жгутах мощных мышц была налицо. И Корнеев и Айер ему намного уступали.
Новиков поставил перед каждым по чарке какой-то спиртовой настойки ароматических трав, сославшись при этом на авторитет великого русского полководца эпохи позднего феодализма, якобы говорившего: «После бани портки продай, а чарку выпей».
– Я вот что хочу, чтоб вы поняли, – медленно сказал он. – Вы начинайте постепенно перенастраиваться. Это ведь не экзотика и не экскурсия в заповедник. Скорее всего вам теперь в этом времени жить. Обратной дороги, по-моему, нет.
Все затихли, осмысливая его слова. До них постепенно доходила и эта истина. Они не только потеряли корабль и друзей, но и свое время. Навсегда.
– Но ничего, вы не отчаивайтесь. Вам себя жалко, и друзей, и родных… Понимаю. Как тут поможешь? Сочувствием? Вот послушайте лучше:
Он начал читать негромко:
Нас не нужно жалеть, ведь и мы б никого не жалели,
Мы пред нашим комбатом, как пред господом богом, чисты.
На живых порыжели от грязи и крови шинели,
На могилах у мертвых расцвели голубые цветы…
Новиков долго читал эту балладу, дошедшую к ним через горы времени, триста лет, что отделяли их от автора стихов, были больше, чем раньше тысячелетия, но все равно, за незнакомыми и вышедшими из употребления оборотами речи они чувствовали душу и настроение неведомого поэта, который грубыми и даже циничными, с их точки зрения, выражениями
