же это? – изумился Кутергин.
– Да Кузьма Бессмертный!
Поручик недоверчиво хмыкнул, но тут казаки завели новую песню, и над просыпавшейся степью опять жаворонком взлетел знакомый голос Кузьмы. Его бы в Петербург или Москву с таким-то голосом, а он живет на границе дикой степи. Хотя, кто знает, вдруг, оторвавшись от родных корней, талант зачахнет или не примет его душа чужих, незнакомых с детства мелодий?
– Пускай поют, – вздохнул хорунжий. – Жен и детишков в станицах оставили, а дорога дальняя. Вот душа и тоскует, наружу просится.
– Налегке пошли, – заметил поручик.
– Так казаку много ли надо, – откликнулся Денисов. – Лошадь, ружье, шашка. Остальное в тороках. А там, гляди, добудем чего на пропитание.
На востоке из-за пологих холмов медленно выплывало солнце, и под его лучами степь из призрачно-серой превращалась в диковинный, расшитый цветными шелками ковер. Изумрудно зеленела молодая трава, а уже успевшая пожухнуть на вершинах курганов казалась рыже-бурой, как клочья верблюжьей шерсти. Местами желтели проплешины песчаников. Забравшись в невообразимую высь, парил на широких крыльях беркут.
– Матвей Иванович, ты женат? – поинтересовался Кутергин.
– С чего решил? – вскинулся хорунжий, очнувшись от своих мыслей. – Нет, не венчаный пока, все недосуг. Отец ругает, а я отнекиваюсь: мол, успею еще. Ты не смотри, что у меня волос сивый. Я с малолетства такой, в станице Седым дразнили. А так мне двадцать пятый годок пошел.
Федор Андреевич удивился: он полагал, что Денисов значительно старше. Наверное, бороду хорунжий отпустил для солидности: степняки уважают старость и опыт, а Матвею Ивановичу постоянно приходится вести с ними дела. Кстати, судя по рассказам казаков и коменданта Тученкова, мирный покой в здешних краях – не более как призрак. Множество различных родов кочевников делились еще на колена, а между ними тянулась застарелая вражда, причин возникновения которой не помнили даже древние аксакалы. О вражде же между родами и говорить нечего. Постоянно угоняли друг у друга баранов, лошадей и коров. Племенные и родовые князьки содержали вооруженные отряды, похожие на разбойничьи шайки с большой дороги. Однако комендант и хорунжий в один голос твердили, что, несмотря на грабежи и междоусобицу, киргизцы – люди хорошие, приветливые, даже смирные. Вот и разберись тут.
– Ну а ты? – Денисов обернулся к капитану. – Женат?
– Вдовец, – глухо ответил Федор Андреевич. – И месяца не прожили. Простудилась и в одночасье сгорела.
– Царствие небесное. – Казак небрежно сотворил крестное знамение. – Детишков, стало быть, не осталось? Родни то есть?
– Родители, брат младший, сестра.
– Ну и слава богу, – кивнул Матвей Иванович. Некоторое время ехали молча. Свежие лошади бежали бодро. Казаки перестали играть песни, сбились плотнее, выслали вперед и по сторонам разъезды, рыскавшие по степи и осматривавшие ее с курганов. Солдаты натянули тент над повозкой, так как
