мужчина и вытянул из-за пазухи берестяную грамоту, – и подорожная имеется.
– Ты что, колдун? – подозрительно глядя на незнакомца, охранитель принял документ и, мученически сощурившись, принялся изучать.
С телеги спрыгнули ещё двое и встали у него за спиной, внимательно вглядываясь в угловатые буквы.
– Богатырь, – ответил странник.
– Чудно, – наконец, вымолви воин. – Давненько не припомню, чтобы княже грамоты подорожные выписывал всякому мурлу. Крепко же ты ему насолил, парень, коль он согласился пустить тебя к топям. Держи свою грамоту. Ох, лучше б у тебя её не было. Всё, всё, пропускай! – замахал он своим, пытаясь жестами объяснить, чтобы убрали с дороги обозы.
– Пустое, – отмахнулся богатырь. – Так проеду.
– Ну, как знаешь, – хмуро ответил дружинник. – Дурак ты ещё. Молоко на губах не обсохло… Если найдём твои останки, по ком службу служить прикажешь?
– Не надобно службы. Поставь свечу за упокой недостойного Лучана и довольно будет.
– Ладно, удачи тебе, парень. Говорят, дуракам везёт.
Подорожная дружина проводила его тоскливым взглядом.
Почти весь день Лучан ехал без остановок. К вечеру, он сжалился над верным другом и устроил привал неподалёку от крупного светлого озерца. Стреножив Горенка, он отправил его пастись, а сам полез в тёплую прозрачную, как слеза, воду.
Когда на небо взгромоздился юный месяц, с интересом взиравший на подлунный мир, они вошли в молодой лесок, пролегавший вдоль границы между Стриженью и владениями пёсеголовцев. Со стороны Родова дул сырой ветер.
Скоро путник понял, что задремал. Пришлось встрепенуться и шире открыть глаза – помогло слабо. А судя по рассказам служкавцев, путь предстоял неблизкий. Ночевали тут же – под первой ольхой. Ночью воин покрепче прижимался к коню, дабы сохранить хоть крупицу тепла.
Наутро путник проснулся от невыразимого холода. Одежда и волосы его покрылись инеем. То же наблюдалось и с шерстью скакуна. Воздух был настолько холоден, что изо рта клубами валил пар. Чтобы хоть как-то согреться богатырь принял решение развести костёр. Сия затея провалилась – не нашлось ни сухой травы, ни сколь-нибудь пригожего хвороста.
Воротились в путь. Человек, клацая зубами, рысью трусил подле скакуна, надеясь движением вывести хворь и немоготу, порождённых ночным холодом. Утренний лес был по-прежнему зябок. Тёмные дороги утопали в неприветливой зелени, а громоздкие деревья, казалось, так и норовили схватить непрошеных гостей.
Конь фыркал и шарахался от каждой тени. Богатырь бежал всё вперёд, стараясь не оглядываться по сторонам, и пытался убедить себя, что лес, как лес и ничего в нём страшного нет. Помогало слабо. Сердце от страха бешено колотилось в груди.
Верный конь трусил рядом. Его даже не требовалось держать за поводья, умная скотина последовала бы за хозяином, наверное, и в саму дедерову кузницу.
Так
