я обнимал Гату и по секрету рассказывал ей, что сегодня я был настоящим мужчиной. Собака нежно лизала детское лицо.
Прошли годы. Мне тринадцать лет. Я окреп благодаря занятиям вольной борьбой и постепенно приобретал взрослую силу. Начал понемногу вникать в дела отца; меня интересовало все: и строительный бизнес, и виноградники. Гата же старела. Седой врач, от которого вечно несло перегаром, сказал, что собака мучается, и нам следовало бы ее усыпить.
– Ты хозяин, – говорил отец, – тебе и решать.
– Я решаю, что ей надо жить. А от этого врача вечно воняет!
Так продолжалось еще полгода. Гате становилось все хуже. Она перестала контролировать кишечник, плохо ела и почти не спала. Однажды отец позвал меня к себе в кабинет:
– Давид, ты помнишь, что сам принял решение о собаке?
– Да папа, я каждый день ухаживаю за ней, чешу ее…
– Ты глуп! – он резко прервал меня. – Ты решил за собаку, что ей надо жить, но муку оставил лично ей! Ты ходишь, бегаешь, вкусно ешь, тренируешься – и не чувствуешь ее боли. Все, что ты делаешь, – это прибираешь за ней говно, не замечая чужих страданий. Так друзья не поступают. Принимай решение. Пора.
Я не плакал с шести лет и впервые за многие годы разрыдался. Два дня я провел с Гатой, не расставаясь ни на час, а затем объявил: друга надо усыпить.
Отец выслушал меня и положил руку на плечо:
– Ты уже придумал, как это пройдет?
– Да, мы пойдем к твоему вечно пьяному врачу и… – договорить сил не хватило.
– Тебе не стыдно, сын? Ты провел тринадцать лет с этой собакой, вместе вы погибали в водах Севана, и ты позволишь какому-то человеку убить ее? Ты должен сделать это сам. Раз вместе, то до конца. Ты мужчина. Она должна видеть тебя в момент последнего вздоха.
Моему ужасу не было предела. Я орал, психовал, разбивал кулаки в кровь, но все же принял мнение отца.
В тот темный день я не выпускал Гату из рук. Мы молча приехали в клинику, где ветеринар, уже предупрежденный отцом, подготовил все, что требовалась.
В больнице был выходной. Никаких свидетелей: только я, папа и моя собака. Ветеринар объяснил, что сначала надо ввести глубокий наркоз для предотвращения боли, в затем – вещество, останавливающее сердце.
В вену, пока Гата была в сознании, я вставить ничего бы не смог: не хватило навыков.
А вот финальный, убивающий, укол уснувшей собаке – был мой. Мысли парализовало; похожий на живой труп, я молча и хирургически точно выполнил все указания ветеринара. Раствор с жидкой смертью был введен до конца.
Долгое время я стоял и пытался застать момент, когда душа Гаты уходит в небеса. Я ничего не увидел и так и вышел, с ненавистью глядя на врача и отца. То был последний случай, когда я плакал навзрыд.
Глава 3
Москва. Город-легенда, город-бессонница. Это место оказывает гипнотическое влияние на любого жителя России: его можно обожать, можно
