бросились дружно,
А посетитель уже далеко.
Скрылся из глаз, приказал всем отжаться
Народоволец от Бога Аод.
Вот уже Мининым он и Пожарским
На ополченье сзывает народ:
«Сердце Еглона стучать перестало,
К освобожденью Господь подал знак»…
(Думаю, так свой народ поднимала
Всеми любимая Жанна да Арк).
Вывел отряд свой Аод утром рано
И перекрыл к отступленью маршрут.
Моавитяне домой к Иордану
Мчат к переправе, а их уже ждут.
Сильных, здоровых мужчин десять тысяч
Всех перебили, пустили ко дну.
Так обучили евреи приличьям
Тех, кто на них слишком сильно тянул.
Моавитяне хвосты поприжали,
Помня Аода жестокую длань.
Чтоб безобразничать им не мешали,
Сами платили, я думаю, дань.
А с Израилем всё было в порядке:
Справно могли Иегове служить,
Лет протянули аж восемь десятков,
Чтоб по девицам чужим не ходить.
Не отклонялись в походе налево
Израильтяне с Судьёй их левшой,
Генеалогии чистое древо
Не поросло при Аоде паршой.
Главы 4-5. На обетованной секса нет
Восемьдесят лет в социализме
Провели Израиля сыны
При Аоде, без идиотизма
При основах жили Ленинизма
Иегове преданно верны,
У заморских шлюх не ночевали.
Дамы в лифчик клали пистолет
И когда к ним очень приставали,
Как учила партия, орали:
На обетованной секса нет.
Вождь их умер тихо, интровертно.
Не успев Судью похоронить,
Бросились сыны грешить конкретно.
И ученье вовсе не бессмертно,
Если за ним некому следить.
Не таков, однако, Иегова.
Он евреев через не могу
Наказал, как водится, сурово,
Снова наложил на них оковы,
В руки предал новому врагу,
В этот раз царю из Ханаана,
С именем ослиным Иавин.
Жил бандит в Асоре при фонтанах,
Из огня вытаскивал каштаны,
На еврейской жареных крови.
С ним на стрелки разом выезжало
Девятьсот железных колесниц.
Много это было или мало?
Но ему и этого хватало,
Чтоб евреев всех повергнуть ниц
И держать в той интересной позе
Не денёк, неделю – двадцать лет
На жаре, под ветром, при угрозе
Обмочить сынов и заморозить,
Хоть
