что прибыли все нужные для завершения моего дела люди.
– Давай, давай их сюда, – тотчас же распорядился начальник каторги, махнув рукой.
Вскоре прибывшие ввалились в кабинет. Какой-то судейский толстячок с помощницей – девушкой с постным лицом; сильно смахивающий на Бартинелли, только чуть постарше, младший магистратский советник с писцом – белобрысым пареньком с вороватым взглядом; унылый тощий мужичок – магистратский же поверенный; да двое немолодых свидетелей из числа уважаемых горожан. С ними вошли Оскар и еще один подчиненный лиарха, из Одаренных, судя по переливающейся зеленым и сиреневым серебряной фибуле с инкрустацией на форменном мундире.
Вся процедура, похоже, собравшимся была известна до мелочей, а потому рассусоливать они не стали. Помощница судейского и магистратский писарь сразу придвинули стулья к стоящему в кабинете лиарха огромному столу и, разложив принесенные с собой писчие принадлежности, устроились с разных его боков. Достали из сумок гербовые бумаги в немалом количестве и принялись заполнять, перенося в них нужные сведения из моих документов и тех, что были предоставлены эйром Риатисом. Остальные преспокойно расселись кто куда, мест хватало, и нет-нет с интересом поглядывая на меня с Энжель, стали молча ждать, когда пронзительно скрипящие перьями, строчащие с умопомрачительной скоростью писцы справятся со своей задачей.
А потом… А потом, когда основная часть работы была окончена и началось заполнение опекунской грамоты, от Энж потребовалось произнести ритуальную фразу. С чем златовласка замешкалась. Вскинув голову, она бросила на меня пронзительный взгляд лучисто-голубых глаз, словно пытаясь прочесть на моем лице нечто крайне важное для себя. Да так и замерла. Лишь потом, когда я ободряюще ей улыбнулся и успокаивающе погладил по плечу, она решилась. Собралась с духом и чуть подрагивающим от волнения звонким голоском произнесла:
– Я, леди Энжель ди Самери, находясь в здравом уме и твердой памяти, вручаю себя под полную опеку сэра Кэрридана ди Стайни…
«Ну вот все и вернулось к тому, с чего началось! – жизнерадостно провозгласил скалящийся бес и заявил с определенным злорадством и нескрываемым торжеством: – А я говорил тебе сразу, ослу, говорил! Чтоб ты не маялся дурью и эту лапочку из своих лап не выпускал! Ибо без твоей опеки эта глупышка пропадет! С тобой же будет как за каменной стеной! И, безусловно, окажется так тебе благодарна, так благодарна… Что из твоей постели ее не выгонишь и палкой! А ты не послушался, осел… Побоялся ответственность на себя взять! Устыдился соответствующую плату нежной девичьей лаской за свое благодеяние по обустройству ее судьбы принять! И к чему все в итоге пришло? А? – Скрестив лапки на груди, он фыркнул и припечатал: – Только голову, получается, морочил и ей, и себе!»
«Вообще-то, помнится, поначалу ты убеждал меня, что Энжель мне даром не нужна, а потом и вовсе предлагал ее продать, а не оставить себе, советничек
