глаза, сидит меж танцующих и вагинально изощренных гейш, были откомментированы так: «Христианская этика приходит через Тузикова в грязный притон».
Честно говоря, Витя уже мало чего понимал. Гротесковую смену географических широт и обстоятельств жизни воспринимал как должное.
Его кормили, поили, брили… Подкладывали под него молоденьких красоток. Благоговейно брали автографы.
И Витя почти с этим смирился. Но однажды…
Но однажды решил на всё плюнуть.
Он оказался уже в Москве, на Рублевке.
Сбежал от журналистов на край Москвы, снял однокомнатную квартирку в родном Перово. Вечером вышел к шалману, затарился копеечным портвешком.
Папарацци потеряли его, и он наслаждался свободой.
Вылакав под грибочком в детском саду ёмкость «777», он подцепил на остановке вдупель пьяную, расхристанную женщину с фингалом под глазом. Предложил ей в своих скромных чертогах продолжить вечер.
Шалава с радостью согласилась.
Дома Виктор открыл банку балтийских килек, разлил по граненым стаканам плодово-ягодную бурду.
– Как звать-то тебя? – спросил гостью.
– Иди ты! – громко икнула гостья. – Когда трахать меня будешь, старик? Я уж готовая.
И секс вышел ничего себе! И пусть она с фингалом и без зубов… Пусть от нее попахивает псиной… Главное, человек простой, задушевный.
Звали ее, кстати, Зиночкой.
Потом они, обнявшись, шастали по ночным улицам, пили портвешок из горла.
Никогда еще Витя не был так счастлив.
Утром он нашел себя среди бомжей в теплом подвале.
На выходе его обнаружили журналюги.
Ох, какой тогда хай поднялся!
Витина пропитая физиономия опять попала на первые полосы газет и журналов. Мелькали заголовки: «Святой уходит в народ», «Совесть нации ищет правду на дне», «Неужели мы можем потерять наше всё?»
Под капельницей ему ввели глюкозу, отпоили французским элитным вином Шато урожая 1961 года и на Крайслере с бронированными окнами повезли куда-то.
Тузиков воскрес и взбунтовался:
– Куда?
– На Рублевку, конечно.
– Нет, только в Перово!
С Витей решили пока не спорить. Привезли его в хрущевку у рощицы плакучих ив. Тузиков принял душ в ржавой ванне, доел остатки килек после ночной шалавы, да и опять двинул за портвешком.
Но теперь к шалману он следовал уже не один. За ним по срочно проложенным рельсам катилась камера телехроники. Изо всех подворотен вспыхивали блицы фотовспышек. Специальные корреспонденты пытались взять у него интервью прямо на ходу.
Тузиков же привычно посылал всех на три буквы и, затарившись пойлом, тут же лакал из горла. Кадык его сладострастно прыгал. Стрекотали камеры. Вспыхивали блицы.
С тех
