А низовцы как разоденутся – рубашки шелковые, зипуны атласные, кафтаны камчатные. Перетянутся турецкими кушаками, притопнут сафьяновым сапогом, заломят на куньих шапках бархатный верх… Еще те щеголи!
Приглядывался Степан Ефремов, как цвет казачий с выбором – не дай Бог подумают, что голодный! – отведывает с атаманского стола, расспрашивал о том, об этом. Наконец сказал Степан Ефремов главное:
– Комиссия будет. Приказано осматривать хутора. Беглых – назад, в Россию.
Все замолчали и поглядели на него с выжиданием. Что еще скажет? Ефим Кутейников погладил любовно гнутый эфес дареной сабли и, не дожидаясь атаманова слова, сам сказал, скалясь в злой улыбке:
– С Дону выдачи нет.
И Мартынов-младший, забыв осторожность, эфес погладил:
– А мы и не выдадим.
Святые слова и на любой случай годятся. Давно уже на Дону, особенно на низу, людей с разбором принимают… Раньше сама степь народ отбирала. Селили старожилые раздорские казаки пришлых ниже и ниже по Дону, меж собой и азовцами[14] – а какого роду и какой веры, не спрашивали. Кто выживет, тот и остается. Время было лихое, что ни год, то война либо набег. Бороздили казаки море Черное, море Хвалынское, уходили аж на Яик, на Дарью-реку. Семейных мало, и нуждишка в людях постоянно ощущалась.
После Разина и после булавинского разорения спорить с Россией стало накладно, и на море погулять помимо царской воли не пускали. Добычи нет. Вот и стали оглядываться, как на самом Дону прокормиться. Охота, рыбалка, торговля… Река богатая, но не беспредельная. Куда теперь беглых принимать? Самим места мало. Пытались сначала сохранять полезных в виде приписных личных и станичных[15], а вредный сброд в Россию отдавать. Тут еще на кого нарвешься – находились казаки, что беглых ловили и тайно в Азов туркам продавали. Торговля людьми – дело прибыльное. От 20 до 40 руб. за человека можно выручить.
При Петре, при Анне все больше московские люди на Дон приходили, а потом – как прорвало – хлынули по Донцу и степью малороссияне, реестровые казаки[16]. Вышли они во время оно из Украины в Малороссию и осели поселенными полками. Но вскоре стали их в регулярство верстать[17], и побежали они дальше, на Дон, вспомнив о казачьем братстве. Этих уже не продашь – они сами кого хочешь продадут.
Казаки-низовцы сказали:
– Нехай живут, нам за пожилое платят.
Но в общество[18] не приняли. Тесно стало на Дону.
При Анне Иоанновне столкнулись с запорожцами из-за угодий, насилу Елизавета помирила, чуть позже – с Волжским Войском.
Опомнилась черкасня, стала войсковую землю расхватывать, на ней пришлых малороссиян селить. Станицы пока за удобные места держались – леса, луга, озера. Степь же не меряна, в общем пользовании, столбов нет. Являлись желающие к атаману и старшинам и указывали, где хотят хуторок поставить. Их для виду к присяге приводили, спрашивали по крестному целованию и по святой непорочной евангельской заповеди Господней
Гарнизоном и жителями турецкой тогда крепости Азов.
Крестьян – а не казаков, как раньше.
Своего рода поместное ополчение Украины при гетманах, до окончательного присоединения Украины к России.
Переформировывать в кавалерийские полки регулярной русской армии.
Т.е. в свое войско – полноправными донскими казаками.
