происходит?
– Я очень рад вас видеть, рэбе, я думаю, что Бог испытывает меня. Я не верю в крещение и тем более в крещение мёртвых, – Дима почувствовал вдруг, что у него есть какой-то выбор.
– Я тоже, Иегуда, я тоже очень рад тебя видеть.
Слушай очень внимательно: пока ты видишь свет Габриэля, у тебя есть шанс принять господа нашего Иисуса Христа. Когда ты смотрел на свои грехи, ты уже раскаялся. Всё, что тебе нужно сделать, это сказать: «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй нас. Аминь», – раби Залтсман перекрестился. – Запомнил?
– Запомнил. Ну а если я не скажу?
– Если ты не примешь Христа, то свет Габриэля угаснет. У тебя есть только сорок земных суток с момента смерти. Как быстро они пройдут в твоём мире – я не знаю, затем ты попадёшь в мир, о котором лучше не упоминать, – раби Залтсман ещё раз перекрестился. – И ещё. Ты прощён перед Богом, и смысл в молитве пропадает. В тот мир ты можешь внести только одну молитву, выбери её прямо сейчас, пока у тебя есть силы, и повторяй её неустанно. Это всё, что я могу тебе сказать.
– Зай гезунд, рэбе.
– Зай гезунд, Иегуда.
Рэбэ Залтсман растаял, и Дима увидел довольно далеко впереди себя архангела. Каким блаженством было ощущать его свет! Дима даже улыбался, повторяя много-много раз, как сказал ему рэбе Залтсман, молитву – ту самую, которую он решил взять с собой: «Шма Исраэль Адонай Элагэйну Адонай Эхад…»
Архангел тем временем всё удалялся от него, пока не превратился в маленькую светлую точку, едва различимую в кромешной синей тьме.
Как только светлая точка пропала, Дима почувствовал, что стоит на ногах, и ему холодно, он даже сказал вслух: «Мне очень холодно».
Он стоял с задранной вверх головой и смотрел в беззвёздное чёрное небо. Опустив голову и осмотревшись, он обнаружил, что находится на перекрёстке проспекта Славы и Бухарестской улицы, впереди него был пустырь, а сзади – родное питерское Купчино.
Шёл мелкий сухой снег, тупо горели редкие фонари, и, судя по тому, что к автобусной остановке у кинотеатра «Слава» медленно стекались люди, тут было раннее утро буднего дня.
Дима перешёл проспект Славы, потом – Бухарестскую, пересечённую трамвайными линиями, и встал на углу. Одет он был по-прежнему в больничную пижаму, больничные пластиковые шлёпанцы, на голове всё так же лежала брошюрка со списком его грехов.
«Мне очень холодно!» – громко сказал Дима, обращаясь непонятно к кому, но люди, довольно бодро шедшие к автобусной остановке, не обращали на него никакого внимания. «Если я действительно в Питере, то можно ехать на любом автобусе до метро, по крайней мере там тепло», – Дима двинулся к остановке.
Проходя мимо очередного столба, он заметил, что на торчащем из столба ржавом крюке висит замызганная клетчатая рубашка. Он тут же схватил её; несмотря на холод и снег, рубашка была тёплой, правда, очень пахла потом и водкой. «Сойдёт», – решил Дима и надел
