значение исследований пространственной ориентации
В заключение отмечу большое значение изучения ориентационных принципов у разных народов в сравнительно-историческом плане, особенно с точки зрения возможных влияний и заимствований. В этом смысле особенно важными оказываются вопросы, живо дебатирующиеся в научной литературе, например, о том, насколько северная ориентация греков обязана своим происхождением ближневосточному (в частности, вавилонскому) влиянию; или в какой степени римляне восприняли этрусские, греческие и египетские (по Фротингему) ориентационные принципы; или, как связана восточная ориентация у христиан с ветхозаветной ориентацией и т. д. Так, например, тезис Хуисмана о том, что южную ориентацию египтян переняли все средиземноморские культуры, встретил резкую критику Познера (см.: Huisman, 98; Posener, 70).
Важен вопрос о цветовой символике стран света у тюркских народов, о степени их соответствия китайской и воздействия на европейскую (особенно славянскую) ориентацию. Так, может оказаться, что Белоруссия означает просто «Западная Руссия», если согласиться, что белый цвет символизировал запад (так было у китайцев и тюрков, которые через татар повлияли на топонимию Восточной Европы).
Исследование истории обозначения стран света у отдельных народов может пролить свет и на миграции древних народов. Как писал О. Н. Трубачев, «центр ориентации (народа. – А. П.) влиял на формирование стран света в разных языках, и обратно, – праистория самих названий подсказывает нам ход древней миграции соответствующего этноса» (Трубачев, Славянские этнонимы, 49).
Культурологическое значение ориентации ярко демонстрирует также тот факт, что перенесение пророком Мохаммедом киблы с Иерусалима на Мекку символизировало окончательный разрыв ислама с иудаизмом и формирование новой, вполне оригинальной религии (см.: Nissen, Orientation, 395–396; Schedl, 185–204).
Читатель увидит, что многие положения и выводы работы носят весьма гипотетический характер, что часто связано с недостаточностью источниковой базы в некоторых культурах. Но вместе с К. Леви-Строссом я считаю, что «отрицание фактов вследствие их предполагаемой непостижимости гораздо более бесплодно с точки зрения прогресса познания, чем построение гипотез; если они даже и неприемлемы, то ошибки как раз порождают критику и поиски, которые когда-нибудь позволят их преодолеть» (Леви-Стросс, Структурная антропология, 220–221). Поддержкой мне является также тот факт, что в последнее время наблюдается усиление интереса к проблемам ориентации по странам света в древних культурах Евразии (см. работы Т. Н. Джаксон, А. Голана, А. В. Лушниковой и др.).
Завершая Введение, отошлю читателя к приведенным в эпиграфе к Введению словам А. Я. Гуревича, которые прямо относятся к нашей проблематике.
Это высказывание иллюстрирует, с какого рода трудностями столкнулся автор при написании этой книги, пытаясь на нескольких
